К отелю «Алгонквин» они подъехали в начале восьмого вечера. Гретхен и Билли остановились там, потому что в квартире Рудольфа, где его ждала Джин, была только одна спальня.
Томас вылез из машины следом за Билли, обнял мальчика за плечи.
— У меня тоже есть сын, Билли, — сказал он. — Гораздо младше тебя. Если он вырастет хоть в чем-то похожим на тебя, я буду им гордиться.
Впервые за эти три дня мальчик улыбнулся.
— Том, я еще увижу тебя когда-нибудь? — спросила Гретхен.
— Конечно, — ответил он. — Я знаю, как тебя найти. Я позвоню.
Гретхен и Билли вошли в гостиницу, носильщик нес за ними два чемодана.
— Я поеду дальше на такси, Руди, — сказал Томас. — Ты наверняка спешишь домой, к жене.
— Я бы не прочь чего-нибудь выпить, — сказал Рудольф. — Давай зайдем в бар и…
— Спасибо, мне некогда, — отказался Том. Через плечо брата он поглядывал на поток машин, двигавшихся по Шестой авеню.
— Том, мне надо с тобой поговорить, — настаивал Рудольф.
— По-моему, мы уже обо всем переговорили. Ты уже все мне сказал.
— Да? Ты так думаешь? — со злостью сказал Рудольф. — А если я скажу, что у тебя сейчас есть около шестидесяти тысяч долларов? Может, тогда передумаешь?
— Ты большой шутник, Руди, — ухмыльнулся Томас.
— Я не шучу. Зайдем в бар.
Томас пошел за ним следом.
— Ну что ж, послушаем, — сказал Том, когда официант подал им виски.
— Помнишь те злосчастные пять тысяч долларов, которые ты мне тогда дал? — спросил Рудольф.
— Те проклятые деньги? Конечно, помню.
— Ты тогда заявил, что я могу распоряжаться ими как захочу. Я даже помню твои слова: «Спусти их в сортир, просади на баб, пожертвуй на благотворительность…»
— Да, это на меня похоже, — снова ухмыльнулся Томас.
— Так вот, я вложил их в акции моей компании. На твое имя. Теперь твой пай стоит приблизительно шестьдесят тысяч долларов.
Томас залпом выпил виски, зажмурился и потер глаза. Рудольф продолжал:
— Два последних года я регулярно пытался связаться с тобой, но в телефонной компании мне сообщили, что твой телефон отключен, а письма возвращались обратно со штампом «адресат выбыл». Мама же, пока на попала в больницу, не говорила мне, что вы переписываетесь. Я просматривал в газетах спортивные разделы, но о тебе нигде не было ни слова — ты словно провалился.
— Я выступал перед избирателями западных штатов, — сказал Томас, открывая глаза. Все было как в тумане.
— Вообще-то я был даже рад, что не мог найти тебя, — продолжал Рудольф.
— Я знал, что курс наших акций будет подниматься, и не хотел, чтобы ты, не удержавшись, продал их до времени. И, кстати говоря, я считаю, что сейчас тебе тоже не следует их продавать.
— Ты хочешь сказать, что, если завтра я пойду и заявлю, что у меня есть акции, которые я хочу сбыть, мне дадут за них шестьдесят тысяч долларов
— Да, только я не советую тебе…
— Руди, ты мировой парень, просто мировой парень, и, может, я был не прав, плохо думая о тебе все эти годы, но сейчас я не собираюсь выслушивать ничьи советы. Все, что мне от тебя нужно, — это адрес того человека, который ждет меня, чтобы вручить шестьдесят тысяч наличными.
Рудольф понял, что спорить бесполезно. Он написал на листке адрес конторы Джонни Хита и отдал Томасу.
— Иди туда завтра, — сказал Рудольф. — Я позвоню Хиту, и он будет тебя ждать. Только, пожалуйста, Том, веди себя разумно.
— Не беспокойся обо мне, Руди. С сегодняшнего дня я буду таким разумным, что ты меня просто не узнаешь.
Томас заказал себе и Рудольфу еще виски. Когда он поднял руку, чтобы подозвать официанта, пиджак его распахнулся, и Руди увидел засунутый за ремень пистолет. Но он ничего не сказал. Он сделал для брата все, что мог, остальное не в его силах.
— Подожди меня здесь минутку, ладно? Мне нужно позвонить.
Томас вышел в холл, нашел автомат, позвонил в справочную аэропорта и спросил о завтрашних рейсах на Париж.
Потом позвонил в общежитие Христианской ассоциации молодых людей и попросил позвать Дуайера. Тот долго не подходил, и Томас уже был готов повесить трубку, когда на другом конце провода раздалось:
— Алло, кто говорит?
— Это я. Том. Слушай…
