– Нет, – удивился Касасам. – А что?
– Был тут один, – поджал губы Кривой. – С полгода назад. Маленький, худой, испуганный. Дорогу выспрашивал, как в Араману пройти или в Даккиту кружным путем. Я его не повел. Денег у него не было. Но сказал, куда путь держать надо. Предупредил, что сожрут его сэнмурвы. А он сказал, что сам их жрать будет. Ползком будет пробираться. Твои девки из таких?
– Нет, – потемнел Касасам.
– Верить им можно? – проскрипел Кривой.
– Больше, чем мне, – уверил Кривого кузнец.
– Пять золотых, – бросил кузнецу Кривой и ушел в дом.
– Вот, – поторопилась распустить кошель Кама. – С самого Ардууса жду возможности расплатиться хоть с одним проводником.
– Спасибо, – Касасам поднял с телеги меч Сора Сойга и низко поклонился спутницам. – Это величайшая драгоценность для моей семьи.
– Знакомство с тобой, кузнец, – неожиданно для самой себя произнесла Кама, – величайшая драгоценность для моего сердца.
– Что собираешься делать дальше? – спросила покрасневшего от смущения кузнеца, обняв покрасневшую от смущения Каму, Эсокса.
– Что и делал, – буркнул Касасам. – Но уж вас не забуду. Словно солнце прокатилось не по небу, а по моей улице…
– Все, – из дверей дома появился Кривой с копьем в одной руке, ведром в другой руке, мешком за спиной. – Золотые?
– Вот, – протянула монеты Кама.
– Есть, – прихватил золото Кривой, оглянулся, свистнул одного из маленьких руфов, вручил ему десяток заткнутых за пояс пустых мехов. – Быстро наполни чистой водой и хорошенько заткни. Вот.
Кривой наклонился и бросил каждой из своих теперешних подопечных по легкому мешку.
– Сушеные яблоки и сливы. На этом можно продержаться две недели. Если не жрать много, то и четыре. Путь через горы – три недели. Я доведу до начала тропы, покажу. Дальше – сами. Тропа – очень узкая. Проходимая туда, обратно нет, потому что горы лежат складками к Араману, на тропе много плавных подъемов, но есть четыре крутых обрыва. Костыли наверху везде забиты, но спускаться только на веревках. Вот веревка.
Кривой бросил моток Каме.
– Покажу, как набросить, спуститься и сдернуть ее за собой.
– Я умею, – сказала Кама.
– Ты что? – скрипнув зубами, напряг скулы Кривой. – Ты мужчина? Или ты принцесса, что позволяешь себе перебивать мужчину?
Кама прикусила губу.
– Я говорю, – прошипел Кривой, – ты слушаешь. Я молчу – ты слушаешь. Я говорю тебе говорить, но ты все равно спрашиваешь разрешения сказать хоть словцо. Понятно?
– Понятно, – отчеканила Кама.
Только после этого Эсокса ослабила хватку у нее на плече.
– С араманской стороны крепость, – продолжил Кривой. – Бьют каждого, кто появляется. Поэтому, как дойдете до белого камня, поднимете руки и дальше две лиги по гребню увала до крепости идете с поднятыми руками, иначе или магией вас поджарят, или стрелой проткнут. Араманы боятся всякого с этой стороны пуще огня! Хотя путь и считается непроходимым. И никто не ходит по нему. Почти никто.
Кривой наклонился и осторожно достал из мешка четыре небольших, залепленных воском или смолой горшка.
– Держите. Каждый стоит по золотому. Это на тот случай, если сочтете во мне скупердяя. Каждой по два. Только не дай вам ваши боги разбить хоть один! Заверните в тряпье, упрячьте в самую глубину мешков да не прислоняйтесь к каждому камню! Внутри поганая смесь от сэнмурвов. Лучшие колдуны атеры ее правили. Когда пройдете пять лиг с начала тропы, выйдете на плато длиной в две лиги. На нем живут сэнмурвы. Их тысячи. Растерзают любого. На входе – бросаете один горшок, зажмуриваете глаза и открываете рты, чтобы кровь из ушей не потекла. Будет очень громко и очень ярко. Сэнмурвы, которые попа€дают, как мертвые, которые и улетят. Через лигу – бросаете еще один горшок, иначе придут в себя. И еще один горшок в конце плато, перед ущельем, чтобы отстали. Все ясно?
– Еще один горшок на всякий случай, – добавил Касасам, – и напоминание – не бросать его в ущельях и под крутыми склонами.
Кривой неодобрительно покосился на кузнеца, принял от подбежавшего пацаненка, который изогнулся от тяжести, меха с водой, бросил по четыре связанных попарно меха подопечным, развернулся и кинул через плечо:
– Идем.
– Уже? – расширила глаза Кама.
– Идите, – кивнул им Касасам да так и остался в их памяти собакоголовым даку, нисколько не похожим на зверя.
Кривой и в самом деле оказался неразговорчивым. Он шел весь день без остановки, нимало не беспокоясь, что его спутницам нужно остановиться, чтобы попить, поесть, отдохнуть или даже справить нужду. Едва небо над головой темнело, Кривой останавливался, где шел, садился, прислонялся спиной к ближайшему камню, забрасывал в рот полоску вяленого мяса или рыбы и закрывал глаза. А утром открывал их и продолжал путь, как
