кустами и высокой утомленной травой. Под ногами мулов и колесами подводы оседала мягкая, подобная золе, если бы случалась когда-то желтая зола, пыль. Хаустус недовольно зыркнул на спутниц, спрыгнул в пыль, прошел вперед, размахнулся было, чтобы врезать по недоуменным мордам мулов маленьким кулачком, но просто махнул рукой, сделал еще несколько шагов и тяжело осел в пыль.
– Прибыли уже, что ли? – окликнула старика через пару минут Эсокса.
Вместо ответа тот раскинул руки в стороны и упал на спину.
– Пошли, – буркнула Эсокса, спрыгивая с подводы. – Кажется, у нашего угодника затмение. Надо его забросить на подводу. Воду возьми.
Хаустус лежал с закрытыми глазами. Когда спутницы подошли ближе, он смахнул с губ припорошившую их пыль и пробормотал:
– Протяни мне руку хоть кто – Энки, другой какой бог, мало ли их было рядом с ним, или даже тот же Авункулус вернулся бы за мной из-за полога на пару минут, да пообещай он или кто-то из них, что там, за пологом, будет так же мягко, тихо и тепло, пошел бы, не раздумывая. Да что там. Скажи он, что ничего не будет, все, конец, тьма, безвестие, все равно бы пошел. Вода есть?
Кама сорвала пробку с фляжки, что дала ей Эсокса, наклонилась, капнула на губы лежащему старику. Хаустус протянул руку, но Эсокса была тут как тут, отстранила руку Камы и подала старику другую фляжку. Хаустус жадно втянул в себя едва ли не четверть, поперхнулся, закашлялся, сел, изогнулся, стуча самого себя кулаком в грудь, затем сделал еще глоток и протянул Эсоксе фляжку, укоризненно качая головой:
– Я ж подрезал уже эту страсть? Крепкая же гадость… Подрезал же! Или нет?
– Будь у меня какая страсть, – ответила Эсокса, – сейчас было бы самое время ее оживить. Так нету…
– А ведь я не сошел с ума, – продолжая сидеть в пыли, пробормотал Хаустус. – К сожалению. Все вдребезги. Ты понимаешь, дакитка? Хорошо быть советчиком, лекарем и мудрецом, принимая просителей в тихом дворике под плакучей ивой… Отдавать должное хорошему вину, продолжительным разговорам, сладким воспоминаниям. Жизнь кажется долгой, сердцу болеть не о чем, края времени не видно… Но он настает.
Старик смахнул слезу, похлопал себя по поясу, поискал что-то, затем высморкался в рукав, посмотрел на спутниц, которые все так же стояли между ним и мулами.
– Эх, лет сто пятьдесят назад я бы дорого заплатил, чтобы прокатиться на тележке с такими красавицами… Но, как сейчас помню, целоваться с дакитками несподручно. Привычка нужна. Можно или губу наколоть, или язык расцарапать.
– Можно и горло, – добавила Эсокса. – Наколоть.
– Можно и горло, если невтерпеж, – поднялся на ноги Хаустус и принялся выбивать из портов, рубахи и редких волосенок за ушами пыль. – Но я тогда о девчонках не думал. Я тогда, как собачонка, бродил по Дакките за полоумным угодником Сином и все ждал, что стану таким же, как он – неутомимым, умным, добрым.
– Не вышло? – примиряюще спросила Эсокса.
– Может, и вышло, – буркнул Хаустус. – И уродец способен на красавца нагримасничать. На время. А времени-то почти уже и нет. Я ж думал, что буду угасать долго и медленно, как хорошая лампа. Угаснешь тут медленно, когда такой ветер.
– Куда направимся? – поинтересовалась Эсокса.
– Глупые вопросы задаешь, – снова забрался на облучок Хаустус. – Ты всегда глупые вопросы задаешь. Это зависит от того, куда хочешь попасть.
– А куда хотели попасть вы с Авункулусом? – спросила Кама.
– Куда-куда, – пробормотал Хаустус. – Хотели отправиться в Гросб. Конечно, в малом, захудалом городишке все на виду, но нам-то что? Поселились бы где-нибудь в деревеньке на севере, поближе к этим проклятым железным воротам, за которыми закрылись в своей долине последние этлу… А там-то… Много ли нам надо? Идут же хоть какие караваны в Бланс или из Бланса? Подойти, перекинуться словом. Да, мы против них мелочь подзаборная, а все же должны уважить седины и лысины. Тем более сверху они, считай, что напоказ. Поговорили бы, отыскали бы родню Авункулуса да напросились бы на спокойную старость… Я все ж таки не самый плохой лекарь, принес бы пользу, на лепешку бы монету добыл. А теперь что?
– Что Авункулус, что Кама – та же родня? – предположила Эсокса.
– Я не хочу к этлу, – подала голос Кама.
– Лучше этлу, чем враги, – повысила голос Эсокса.
– А если и они враги? – не унималась Кама. – Когда-то они и даку были лучшими в воинстве Лучезарного. А уж затеряться среди этлу никак не получится.
– Атеры тоже были в воинстве Лучезарного, – огрызнулась Эсокса. – И как среди них затеряться? И что делать теперь? Ползти на карачках в Храм Света?
– Ползти на карачках в Бланс – то же самое, – прикрыла глаза от порыва ветра, поднявшего пыль, Кама. – Что там происходит? Ты знаешь?
– Оглянись, – зло буркнул Хаустус. – Не бери пример с двух престарелых придурков, один из которых уже за пологом. Ты когда последний раз видела этлу? А теперь и не увидишь. Ты что, не поняла еще, кто вошел в Даккиту?
– Как кто? – нахмурилась Эсокса. – Войны никакой к востоку от крепости Баб вроде не было. Да и беженцы уходили все больше от неведомой тревоги да от надоедливых проповедей. Судя по лицам воинов, вошедших в Баб, большинство из них атеры. Или лаэты, они же в шлемах. Значит… Значит, или
