голова. И он упал. Замертво. А потом Орс прохрипел, чтобы я била через него насквозь. Прохрипел, чтобы я била через него насквозь. Иначе все зря. И я выдернула меч из ножен, как-то оказалась рядом и пронзила Орса насквозь. Так легко, как будто он был клочком тумана. Насквозь. И когда меч входил уже в тело этого человека, Орс крикнул его имя, – Табгес. И прохрипел мне только два слова. Меч. Прячься. Я выдернула меч и нырнула под помост. И все рухнуло.
– Табгес, – поднялся Дивинус, обхватил плечи. – Главный магистр ордена Луны. Женщины – скорее всего, охранницы Пуруса, доставшиеся этому новому императору. Все мурсы служат Эрсет. Воины ордена Света – ордена убийц – тоже служат Эрсет. И гахи тоже служат Эрсет. Получается, что и император служит Эрсет? Он нам не простит этого.
– Разве мы собираемся просить у него прощения? – удивился Иктус.
– Дивинус, – поежилась, взглянув на брата, Процелла. – Этот помост. Прошу тебя. Прикажи отправить его в мою комнату. Я буду спать теперь только на нем.
Когда окончится война, – добавила она, посмотрев на Каму.
Глава 23
Эбаббар
Лаве была выделена еще меньшая комнатушка, чем досталась им с Литусом в башне Ордена Земли. Лежак в ней оказался узким, и отхожее место нашлось только в коридоре, не радуя теплом и удобством, но и в этом обиталище Лаву тут же охватило ощущение одиночества. Казалось, что на этом ярусе башни, кроме нее, нет никого. Но огонь в печурке горел, поленница дров, накрытая половичком, служила еще и скамьей. А холодная вода в ведрах стояла в коридоре на лавке. Правда, никто как будто и не думал приносить Лаве еду, поэтому она, промаявшись до полудня, стала копаться в нише в стене, нашла сушеные фрукты, бруски вареного меда, волокнистый, почти каменный сыр и попыталась приготовить на вделанной в печь чугунной плите что-то вроде сладкого отвара. Сыр, во всяком случае, растопить удалось. Но уже после полудня она обнаружила на скамье рядом с ведрами блюдо с печеными клубнями и мясом и обнаружила, что ничего вкуснее этой еды нет и быть не может. В этот день Лакрима больше не появилась. Вечером никакой еды Лава не получила, но обошлась тем, что не смогла доесть в обед. Утром она глотала отвар собственного приготовления, а в полдень в ее комнатушке наконец появилась Лакрима.
– Что-нибудь услышала новое? – спросила колдунья.
– Нет, – пожала плечами Лава. – Разве только тяжесть. С запада. Тяжесть и тревогу.
– Открой окно, – устало проговорила Лакрима.
Лава подошла к окну, повертела бронзовую рукоять и с трудом сдвинула с места рассохшуюся створку. В лицо ударил холодный ветер, но снег за окном утих. Редкие крупинки его, поднятые с откоса ветром, таяли на лице, но не секли кожу.
– Что ты видишь? – спросила Лакрима.
– Эбаббар, – проговорила Лава. – Площадь, тыльную сторону второй башни угодников. Угол королевского дворца. Дома. Бастионы. Между ними – кусочек реки. Это ведь Азу?
– Еще что? – спросила Лакрима.
– Люди, – пригляделась Лава. – Множество людей. Пешие и всадники. Повозки. И все они идут на север. На другом берегу.
– Закрывай окно, – сказала Лакрима, и когда Лава справилась со створкой, произнесла: – Это орда. Идет второй день. Сегодня она минует Эбаббар. Завтра или послезавтра пройдет мимо Уманни. Через неделю доберется до Аббуту. В орде тысячи, десятки, сотни тысяч людей. Вымазанных в крови. В ней сотни шаманов. Это и тяжесть, и тревога.
– Куда она идет? – прошептала Лава.
– В Тимор, – пожала плечами Лакрима.
– Тогда зачем все это? – спросила Лава. – Эбаббар, башни, Светлая Пустошь, Бараггал? Вот она – беда. Она порубит нас на куски и смешает с грязью. И мы даже не узнаем, что будет творить на нашем пепелище Светлая Пустошь.
– Интересное рассуждение, – скривила губы Лакрима. – С ним, должно быть, сладко подниматься на эшафот. Можно даже помечтать, что нашим врагам, которые одержат над нами победу, придется без нас нелегко. Вдруг они споткнутся, спускаясь с эшафота. Разобьют нос. Впору радостно потирать ладошки. Так?
Лава промолчала.
– К тебе пришел Сигнум Белуа, – сказала Лакрима. – Хочет поговорить.
– Это обязательно? – спросила Лава.
– Думаю, да, – кивнула Лакрима. – Не волнуйся, он тебя здесь не тронет.
Сигнум почти не изменился. В последний раз Лава видела его летом. Ее еще рассмешило, что он пыжился при случайной встрече на Вирской площади, старался казаться выше ростом, чем есть, надувал щеки и старательно расправлял плечи. Может быть, даже подкладывал паклю под гарнаш иначе, отчего казалось, что его плечи взлетают вверх. Посмеялась и тут же забыла о нем, а он приперся с поклоном в ее дом. Предложил стать его женой. Причем
