Наконец я оказался перед баром. Закурив сигарету, я бросил взгляд внутрь.
Бийара не было.
Я пережил сотрясение, которое утроило в моих глазах каждого прохожего, каждый дом, каждый автомобиль.
Я понимаю, что люди могут смеяться над моими чувствами. Ничего из того, что произошло, никого бы, кроме меня, не впечатлило. Я слишком чувствителен, только и всего.
Через минуту я удалился, полностью разбитый. Вместо того, чтобы дать волю чувствам, я старался продлить свою печаль. Я закрылся в самом себе, сделав себя более маленьким, более несчастным, чем я есть. Таким образом я нахожу утешение своим бедам.
Бийар не пришел.
Так всегда в моей жизни. Никто никогда не отвечает на мою любовь. Я не требую ничего, кроме возможности любить, иметь друзей, а остаюсь всегда один. Мне подают милостыню, потом от меня убегают. Нет, впрямь, судьба ко мне неблагосклонна.
Я глотал слюну, чтобы не плакать.
Я шагал прямо перед собой, с еще сухой сигаретой в губах, когда увидел человека, который стоял рядом с газовым рожком. Сначала я подумал, что это нищий, потому что они часто так стоят.
Внезапно крик, непроизвольный, как икота, вырвался у меня изо рта.
Человек этот был Бийар. Плащ на нем был мятый, как на утопленниках. Под фонарем, в бледной ясности этого света на открытом воздухе, он сворачивал сигарету.
– Добрый вечер, господин Бийар.
Он повернулся, посмотрел на меня и не узнал, что меня огорчило. Однако я тут же простил ему отсутствие памяти. Ночь была темной. Его глаза, привыкшие к свету газового рожка, меня не различили.
– Это я, Батон.
Тогда он лизнул по всей длине бумагу своей сигареты.
Я ждал и, чтобы он не заметил, что я курю уже готовую сигарету, я погасил ее об стену и спрятал в карман.
– Где ты ужинаешь? – спросил он.
– Где я ужинаю?
– Да.
– Все равно где.
– Пошли со мной, я знаю дешевый ресторан.
Я пошел с ним. Когда я иду рядом с кем-то, я его, сам того не желая, оттесняю к стенам; так что я за собой следил. Как только тротуары сужались, я сходил на мостовую. Поскольку он все время что-то бормотал, я каждый раз оборачивался к нему, потому что воображал себе, что он ко мне обращается: мне не хотелось, чтобы он подумал, что я неотзывчив.
Удовлетворение от того, что я нашел Бийара, лишило меня аппетита. Несмотря на то, что меня захлестывало желание говорить о себе, о моих соседях, о моей жизни, из меня не выходило ни слова. Застенчивость парализовала меня всего, кроме глаз. Но правда и то, что я был не очень давно знаком с моим спутником.
Без сомнения, он также имел тысячу вещей мне рассказать, но, как и я, он не осмеливался. Под грубой внешностью это был чувствительный человек.
– Я купил камамбер. Мы его разделим. Обычно я ем со своей женой. Сегодня ее нет.
Я посмотрел на него. Бумага его сигареты не загоралась.
– Так, значит, вы женаты?
– Нет, просто вместе живем.
Мое хорошее настроение тут же улетучилось. Множество мыслей одновременно вступило в голову.
Я вспомнил свою комнату, Люси, мою улицу. Будущее показалось мне чредой монотонных дней. Да, я позавидовал Бийару, что у него есть женщина. Прочная дружба отныне не сможет нас связать, потому что ей помешает третий. Я впал в ревность. И почему я пошел с этим чужаком? Из-за него я совсем потерялся. Из-за него одиночество надавило еще тяжелей.
Все эти размышления не помешали мне зацепиться за последнюю надежду. Может статься, его любовница некрасива? Достаточно, чтобы она оказалась уродливой, чтобы я почувствовал себя лучше.
– Она красива? – спросил я, заставляя себя принять небрежный вид.
С уверенностью неделикатных людей он ответил, что превосходна и что у нее, несмотря на восемнадцать лет, груди, как у женщины. Он даже показал мне их расположение, округлив руки.
На этот раз одна лишь мысль пришла мне в голову: уйти. Несправедливость судьбы была, действительно, слишком большой. У Бийара была бородавка, плоскостопие, но его любили, тогда как я жил один, я, более молодой и красивый.
Никогда мы не сможем понять друг друга. Он был счастливым. Следовательно, я его не интересовал. Лучше было, чтобы я ушел.
Но мы продолжали шагать вместе. Я искал предлог, чтобы сбежать. Как я бы хотел сидеть, смиренный, одинокий и грустный, в углу ресторана на улицы Сены, там, по крайней мере, никто мной не занимался.
Действительно, у Бийара не было чувства такта. Будь женат я, я бы ему не сказал. Он должен был бы знать, что несчастному о своем счастье не рассказывают.
И все-таки я не мог решиться оставить моего спутника. Мысль, которая нарастала у меня в душе как-то сбоку, давала мне надежду. А вдруг эта женщина Бийара не любит, вдруг он страдает? Каким бы приятным стал он мне тогда бы. Я бы его утешил. Дружба бы смягчила наши страдания.
Но в страхе утвердительного ответа я остерегался спрашивать, любит ли его любовница.
– Что с тобой? Тебе грустно? – спросил он.
Моя грусть, которая до этого момента не переставала разрастаться, исчезла. Интерес, который проявил ко мне Бийар, был реальностью, тогда как мои размышления были только бредом несчастного человека.
Я смотрел на него с признательностью.
– Да, мне грустно.
Я ожидал жалоб, признаний. Я был разочарован: он мне дал совет взбодриться.
Мы остановились перед рестораном. Краска снаружи под витриной отклеивалась. На стекле прохожие читали фразу:
– Вперед, – сказал Бийар.
Я отвел ручку трости, ее цепочка звякнула. Несколько человек обернулось.
Я остановился на пороге.
– Давай, входи!
– Нет, вы первый.
Он прошел вперед. В этот момент я осознал, что именно я стал тем, кто и открыл дверь, и закрыл.
Длинные столы и несколько скамеек, как в столовых, которые поднимаются с одного конца, когда на них садишься, обставляли зал. Табачный дым свивался в спирали, как сироп в
