Бирн знал, что такое больница. Он вспомнил, как сидел возле обожженного тела Кристен, пока врачи сражались за ее жизнь. Он вспомнил, как смотрел на ее ногу, выставившуюся из-под серебристого одеяла, и думал, что это не она. Что эта нога не имеет никакого отношения к женщине, которую он любил. Ее больше нет в этом обгорелом теле. Вся ее сущность находится где-то в другом месте.
И он сидел в зале возле реанимации, листая журналы. Напротив него молодой человек читал Пруста, ожидая смерти подружки. Произошло крушение поезда, надеялись, что она выживет, но, увы…
Бирн просидел так, ожидая, две недели. И ни разу не подумал, что лежавшее там тело — в повязках, трубках и лентах — имеет какое-нибудь отношение к его жене Кристен.
Смерть приходит раньше, чем перестает дышать тело, раньше, чем мозг прекращает свою электрическую активность. Его Кристен умерла, когда взорвалась машина.
Рут умерла, когда головой ударилась об пол.
Он не хотел ожидать конца — окончательного и официального расставания души и тела.
Теперь во всем этом мире не было даже малейшей причины, способной задержать его в поместье. Скоро сюда приедет полиция; она займется расследованием, начнет выяснять причины смерти Рут. Он знал, что должен остаться и дать показания, но сейчас об этом не могло быть и речи. Описание его внешности известно и военной и гражданской полиции. Начнутся сомнения. Конечно, подозрительная картина: дезертир Физекерли Бирн объявился на сцене другого убийства.
Однако он не был единственным свидетелем, Кейт тоже видела, как все произошло. Он может и не потребоваться.
Он вновь прокручивал случившееся в уме… ссору наверху лестницы. Смявшийся ковер, падение, гнилые перила, сломавшиеся под весом упавшей…
…Рут, которая теперь ждет смерти.
И мертвая тишина в доме, углы, стягивающиеся вокруг них. Он ненавидел Голубое поместье, ненавидел его за то, что дом этот потребовал всю жизненную энергию Рут, сломал и забрал даже ее жизнь.
Поместье требовало слишком многого. Оно заходило слишком далеко.
Вдали он слышал дорогу. По ней уже устремился поток автомобилей. Летом рассвет приходит рано, но те, кому надо в Лондон, всегда стремятся опередить основную волну. По мере приближения дня поток будет усиливаться, отчаянно и тщетно стремясь попасть в город до затора. Там существовал другой мир, другой набор приоритетов. По-прежнему ли они нужны ему?
Том и Саймон ожидают его возвращения. Проскользнула мысль сквозь переплетенный клубок смятения и горя. Да, горя! Он уже начал влюбляться в Рут. Он мог бы…
Нелепые мысли. Прежде, а тем более теперь. Рут жила с Саймоном и была обвенчана с поместьем. И тут, на ходу, он вспомнил вырвавшиеся у Саймона слова:
Слова эти громко звучали в его памяти. Моя роль? Моя работа? Что хотел этим сказать Саймон? Бирн знал, что дом полон оживших ужасов, он знал, что внутри его орудует такое, чего он решительно не понимает. Его выставило из дома создание, просто не способное существовать.
Саймон понимал это, он провел здесь заложником много месяцев. Случившееся с Рут каким-то образом было связано с историей поместья, и Саймон считал, что он, Бирн, должен был каким-то образом спасти ее.
Это было нечестно, Бирн знал, что это нечестно. Но эта мысль витала в воздухе вокруг него, проникала в его разум. Бирн не мог уйти из поместья. Хотя бы потому, что Саймон увидит в этом бегство, уклонение от ответственности. И — как ни странно — ему было важно, что подумает Саймон.
Не вызвано ли это чувством вины, потому что они с Рут успели настолько сблизиться? Независимо от причин, Бирн не хотел сейчас бросать Саймона Лайтоулера на растерзание Голубому поместью. Пусть даже ради этого ему придется вернуться туда — под его крышу. Придется пережить все до конца, понять, действительно ли он не выполнил свое предназначение.
Потом, Рут еще жива. Бирн проглотил комок. Возвратиться в поместье, жить в его стенах. Саймон и Том уже в доме, но их всего двое. Выбора нет, придется вернуться: им необходим третий.
Он повернул обратно. Под ранним утренним светом дом казался мирным, как было всегда. Солнечный свет падал на водянистые черепицы, превращал их в серебро и голубизну, проглядывавшую сквозь прорехи в зеленой листве. Было еще рано, и свет не мог коснуться окон… вблизи они показались ему глубокими жерлами, уходящими в прошлое.
Фантазия. Но теперь он знал, что тайны поместья скрывались в его прошлом. Бирн решил прочитать книгу Тома. Потом придется расспросить Саймона и расположить события в перспективе. Шаги его замедлились. Бирн вспомнил свое появление здесь и жуткое трио.
Он смотрел на дом, но фокус сместился. Они ждали его. Обогнув угол коттеджа и выходя на дорожку, он увидел всех троих: обеих женщин в черном и этого мужчину, столь похожего на Питера Лайтоулера.
На мгновение понимание его углубилось и расширилось. Мужчина, стоявший в середине, и
В тот же момент он понял, что видит перед собой не живых. Мужчина не умирал. Это представление устроили, чтобы обманом отпугнуть его от поместья.
Они стояли на дорожке, перекрывая путь.
Бирн ощущал вонь старых духов и пота. Инстинктивно наморщив нос, он отвернулся, не желая смотреть на них. Незачем обращать внимание на новое представление, каким бы оно ни оказалось. Он шел прямо к поместью, и они расступились, пропуская его. Уголком глаза Бирн заметил, как они поклонились ему с иронической любезностью. Вонь от тел наполняла летний воздух. Его приглашали домой, в поместье, к которому он теперь принадлежал.
Ему не понравилась эта идея… чувство сродства. Бирн не хотел подчиняться ему. Но в доме его ждали Саймон и Том. После смерти жены он погрузился во мрак. Бирн не намеревался более разрешать себе эту слабость.
Бирн обернулся уже у двери, ведущей на кухню.
Он не знал, что заставило его повернуться: не было ни звука, ни шороха. Он даже не подозревал, что за его спиной происходит нечто необычное.
Позади него лес сомкнулся. Глухой подлесок выползал на дорожку, продвигался по лужайке, охватывая террасу. Там, где он только что шел, уже стояли папоротники, на месте клумб поднимались деревья, под высокими буками низкорослая ольха жалась к ольхе, падуб к падубу. Плющ и дикий виноград оплетали объемистые стволы. Белые и черные шипы сплетались в непроходимый барьер. Лес густел перед застывшим в изумлении Бирном. Ничто, казалось, не шевелилось, лианы и ползучие растения не крались в траве, тем не менее стена деревьев становилась более плотной, более заплетенной листвой и ветвями. Она приближалась.
Он открыл дверь.
— А вот и вы. — Саймон стоял у раковины, наполняя чайник. — Я было решил приготовить завтрак, но у нас почти ничего нет. Будете кофе или предпочтете чай?
Выглядел он ужасно. Бирн рассчитывал увидеть его таким, но спокойный тон Саймона потряс его.
— Пусть будет кофе, — сказал он, осторожно пододвигая кресло. Лягушки-брехушки не было видно. — Что слышно из госпиталя?
