вы нам мешали последние два года, занимаясь тихой кабинетной работой. Несколько раз вас пытались убрать, но вам везло. Вы об этом и не подозреваете вовсе. Кстати, я всегда был противником вашей смерти.
— Спасибо, дружище, — любезно кланяюсь я.
— Убийство видного человека всегда поднимает слишком большие волны, — не замечает Лейтон моей ремарки. — Вы нам нужны живой. Подчеркиваю: именно нужны и именно нам. В настоящее время у нас нет в КОМРАЗе своего человека вашего уровня подготовки.
Я отмечаю мысленно — «в настоящее время» и «вашего уровня».
— Вы специально привезли меня в городок с таким говорящим названием — Хард-Баргин? — Я уже взял себя в руки, ко мне вернулась растаявшая было ирония.
— Нет, это вышло случайно, — отмахивается Мерта.
— Ой, смотрите. — Я стучу пальцем по столу. — Любовь к театральным эффектам вас погубит. И Шварцригель — тоже перебор. Пока что я имею в виду только название. Натуральный кич. Повторите запись.
И снова вижу, как на экране человек поворачивается и в меня упирается пристальный, как из зеркала, взгляд — мой собственный.
VII
— Покажи монетку, — попросил меня Эдик.
Я порылся в кармане, нашел там кругляш, нашарил в темноте руку Эдика и вложил в нее видеодиск.
Эдик включил автомобильный комп. Засветился дисплей.
— Что ты делаешь? — встрепенулся я. — Нас накроют через две минуты. Сквозь стекла кабины дисплей виден за километр.
— Ша, девочки! — Эдик иногда употребляет словечки из лексикона одесского Привоза, и откуда это у армянского интеллигента — я не знаю. Он почти уткнулся лицом в дисплей и что-то накинул на себя — стало темно. Я ощупал правое сиденье машины и понял, что Касабян снял с него чехол. До моих ушей донеслись тихие шелестящие звуки — это пальцы Эдика забегали по клавиатуре компа. Началось священнодействие, в котором я при всем желании не мог участвовать: Эдик расценивал диалог с машиной как очень интимный процесс, и вмешиваться в него с моей стороны было столь же бестактно, как вламываться ночью в спальню молодоженов с требованием к ним вести себя потише.
Я понятия не имел, что Эдик хочет получить от видеозаписи. Впрочем, ему виднее. Кто из нас компьютерный ас в конце концов?
— Да, кстати, — высунулся Касабян из-под накидки. — Не вздумай спать. Пока я работаю, ты — наши глаза и уши. А чтобы не скиснуть продолжай тихонько рассказывать о своих приключениях. Шехерезада ты наша, — желчно добавил он. — Синдбад-Мореход, мать твою…
Теперь, когда я мог упорядочить в памяти чехарду последних дней, я отчетливо видел все накладки, все швы, строченные белыми нитками, все комедийные мизансцены и драматические случайности. Не только я действовал наспех — мои противники, люди, у которых я встал на пути, тоже действовали наспех, и посему наши разведывательные контакты, сближения и расхождения напоминали плохо отрежиссированный спектакль или неуклюжий танец — с непременным отдавливанием ног и взаимными оскорблениями партнеров.
Я очень легко ушел от моих противников в Хард-Баргине — теперь я видел, что мне дали уйти.
Я прихватил с собой Аллана, которого тоже считал жертвой обстоятельств, — понятно, что и здесь со мной сыграли в поддавки.
…Придя в себя от шока, полученного при просмотре видеозаписи, я попросил Олава показать мне видеомонетку.
— Элементарный видеотрюк, комбинированная съемка, удачный грим, снова и снова твердил я, прокручивая запись.
Три моих тюремщика только улыбались в ответ, переглядываясь между собой.
Меня отвели в небольшую комнату, где тоже была видеосистема — на столике рядом с кроватью. Нехитрая обстановка, включавшая крохотный санузел, наводила на мысль, что хозяева дают мне возможность пожить в этой камере и обдумать их далеко идущие предложения.
Войдя в комнату, я первым делом опустил монетку в щель компа и подключился к телевизору. Ограда, башня, охранники, моя собственная персона. Нет, никакой зацепки. Все очень реалистично. Нет и намека, что изображение поддельное…
— Сделано очень чисто, — подтвердил Эдик глухим голосом из-под покрывала. — Это не видеотрюк. И не монтаж. Что-то иное. По-моему, я начинаю догадываться… Ты говори, говори…
Пленник я или нет? Этот вопрос тоже занимал меня. С одной стороны, меня вроде бы не охраняли, что вполне объяснимо: видеомонетка, по замыслу стратегов АрмКо, должна была держать меня лучше всяких цепей. Но с другой стороны, надзор вполне мог быть незримым и весьма жестким. Так это или нет — следовало проверить экспериментально.
Солнце уже ушло в воды Гольфстрима. Золотые перья облаков на глазах розовели и наливались алым. По мере угасания дня все больше светлело поляризованное стекло-хамелеон моей камеры. Если я и был пленником, то пленником обеспеченным. Около двадцати двух часов ко мне вошел здоровенный мулат с подносом в руках — принес отменный ужин, включавший салат из ракушек, вареных береговых крабов, бананы, сочные плоды манго…
Наевшись от души, я лег и уговорил себя заснуть, не забыв поставить свои внутренние часы на пять утра. Ночь прошла без приключений — по крайней мере я ничего не слышал. А ровно в пять я был уже на ногах. Можно было конечно же запрограммировать комп, чтобы он сыграл роль будильника, но я привык полагаться на тренированного «сторожа» в собственном сознании.
Сделал интенсивную зарядку, бесшумно размялся, облился водой в тесном душе за пластиковой ширмой, оделся. Проверил карманы: деньги, документы на месте. Комп — главное — при мне. Судя по состоянию «секретки», ночью его никто не трогал. Я выщелкнул монетку и положил ее отдельно в потайной — на мертвой «липучке» — карман брюк. Так, ну что ж, вперед! Выглянул в коридор. Пусто. Прошел в холл, где вчера встретился со старым знакомым Олавом и двумя выходцами с того света Мертой и Осгудом. Тоже пусто. Толкнул входную дверь. Хм! Не заперто. Осторожно-осторожно, стараясь издавать звуков не больше, чем тень Петера Шлемиля, я выскользнул на улицу. Ни души.
Утро было чудесное. Легкий свежий ветер дул с моря, солнце, омытое за ночь Гольфстримом и прочими водами океана, сияло как тысячелепестковая дантовская роза. По обочинам улицы горели, не сгорая, ярко-красные костры царских делониксов — поразительных деревьев, придающих неповторимую красоту здешней флоре.
Крадучись я обошел вокруг дома. Опять-таки никого. Краем глаза я уловил какое-то движение. Медленно повернул голову. На втором этаже кубического здания за просветленным зеркальным стеклом стоял Аллан и отчаянно жестикулировал, привлекая мое внимание. Уловив, что я смотрю на него, он стал бешено тыкать правой рукой в сторону моря, размахивая левой таким образом, словно бы изгоняя бесов. Затем опустил руки и навалился на стекло. Огромная плоскость дрогнула, зеркальное изображение на ней поехало вниз.
Я все понял. Аллан догадался, как открыть окно, и что-то высмотрел на берегу. Я медленно отошел в сторону от дома, но, как только продрался сквозь живую изгородь из цезальпинии красивейшей, со всех ног помчался к воде. На берегу я обернулся и увидел эффектную картинку, которая намертво отпечаталась у меня в памяти: черный провал в ряду зеркальных окон второго этажа — видимо рама проворачивалась на центральной горизонтальной оси — и вытянутый в струну Аллан со вскинутыми руками, застывший в воздуху в трех метрах от земли.
Так. Пляж. Волнение нулевое. Начинается прилив. Пустынно. Две фигуры у кромки воды. Что имел в виду Аллан? Ага, в сорока метрах от меня на песке лежит «содьяк» — маневренная надувная лодка с
