— Простите, Анна, когда мы виделись в последний раз, вы были еще графиней.
А еще и юной девушкой, но отнюдь не наивной, а точно знающей, что нужно в жизни. Неожиданно вышедшей замуж за сорокалетнего князя, невероятно богатого вдовца, самого завидного жениха во всей губернии.
— Ах, Николя, с тех пор столько воды утекло в Днепре…
И не только в Днепре. В Дунае, Немане, Березине, в прусской речке Алле, на берегу которой жила литовская девушка Ирэна. «Ты снимешь это заклятие сам! Тебе не понадобится помощь колдуньи». Давние слова юной целительницы четко всплыли в мозгу Николая. Он смотрел на ставшее еще более прекрасным лицо Анны, удивляясь тому, как эта женщина, которую он не успел толком рассмотреть, но странным образом сразу понявший, чем жила она все эти годы, отличается от того образа, что хранился в его душе.
— Да, княгиня, вы правы.
— Каким мужественным вы стали! Настоящий гусарский полковник!
— Я драгун, Анна, и еще даже не подполковник. Но вы совершенно правы в одном — мы стали другими.
Говоря это, Николай был абсолютно искренним. И хотя всего минуту назад он и представить не мог, что встреча с Анной не поднимет в душе нового урагана, — все действительно резко поменялось почти мгновенно. «Ты снимешь это заклятие сам». Нужен только случайный взгляд, мимолетная встреча с реальной женщиной, чтобы воспоминания перестали травить душу. И Данилов был совершенно честен, когда говорил, что изменился. И пусть это произошло несколько мгновений назад, но случилось именно так!
— С кем ты разговариваешь, душа моя? — раздался голос из кареты.
— Это друг моего детства князь Данилов. Мы не встречались много лет.
Из окна кареты показалось лицо вице-губернатора. Оценивающий взгляд устремился на майора. То, что он увидел, не очень понравилось князю Огнинскому. «А ведь ему часто так приходится смотреть на друзей жены, — подумал Николай, — что делать, если ты старше на двадцать три года?»
— Скажите, господин майор, — голос вице-губернатора был сух, — дороге на Дорогобуж французы еще не угрожают?
— Разумеется, нет! Русские войска самым надежнейшим образом защищают Смоленский тракт от неприятеля. Обеспечивая тем самым беспрепятственный проезд гражданских лиц, следующих по государственной надобности, — не удержался от легкой иронии Данилов.
— С удовольствием бы принял ваши заверения, если бы сейчас мы разговаривали в предместьях Варшавы, но не Смоленска! — парировал князь. И добавил, обращаясь к вознице:
— Трогай!
— Прощайте, Николя!
— Прощайте, княгиня!
Глядя вслед набирающей ход карете, Данилов вдруг подумал, что это была последняя ниточка, связывающая его с детством.
Ночью ему впервые приснилась Ирэна.
Поздним вечером атаки Наполеона прекратились, и Раевский облегченно вздохнул. Самому не верилось, что можно устоять, — а вот удержались. Солдаты, ополченцы с ног валились — откуда только силы брались воевать с раннего утра до самой темноты?
Ординарец Барклая де Толли передал распоряжение прибыть в штаб, расположенный на окраине Петербургского предместья. Армии вернулись к Смоленску, план Наполеона трещал по швам. Навязать генеральное сражение теперь он мог лишь в одном случае — взять Смоленск завтра до полудня. Иначе, уйдут русские, и опять эта опостылевшая гонка, арьергардные бои, засады.
На совете у Барклая князь Багратион требовал нанести удар по Наполеону объединенными силами двух армий. Большинство присутствующих генералов, психологически измотанные постоянными отступлениями, были на его стороне. Однако командующий первой армией проявил волю. А кроме того, и дальнозоркость. Откровенно опасаясь, что добровольно подчинившийся ему князь Багратион может не справиться с нервами и выкинуть какой-нибудь фортель, он приказал второй армии еще до рассвета начать движение на Дорогобуж. Включая измотанный дневным боем корпус Раевского. Его сменяли корпус Дохтурова, дивизия Коновицына, егерская бригада Полицына. Про двадцать седьмую дивизию Неверовского в суматохе просто забыли. И хотя Дмитрий Петрович присутствовал на совете, приказа на отступление вместе со второй армией, в составе которой числилась его дивизия, он не получил. Новобранцы, первыми встретившие Наполеона, оставалась на боевых позициях уже четвертый день. Вот только можно ли было считать их по-прежнему новобранцами? Разве день такого сражения не идет за год службы?
С рассветом французы вновь пошли в атаку. Основной удар наносил Даву по Молоховским воротам. Его поддерживала большая часть артиллерии, забрасывающая гранаты по навесной траектории за стену. Весь отряд Каранелли, включая прибывшего к рассвету Доминика, принял участие в штурме. Перментье, в очередной раз блеснув организаторским искусством, с помощью саперной роты подготовил ночью позиции. Отрыв окопы на каждого члена отряда и укрепив мощными бревнами, он замаскировал свежесрубленными кустами и деревцами, надежно укрыв как от чужих, так и от своих. С началом штурма офицеры Каранелли начали вести прицельный огонь по бойницам Молоховской и двух соседних башен. Несмотря на большое расстояние, задача не самая трудная для стрелков такого класса. Редкая пуля ударяла в кирпич, почти все влетали в башни, где находили жертвы среди артиллерийской прислуги.
Около семидесяти пуль в минуту, выпускаемых командой Каранелли, парализовали артиллерию крепостных башен. Вместо плотных картечных залпов башенные орудия огрызались отдельными выстрелами, которые были не в состоянии остановить пехоту Даву. Ударная колонна отборных гренадеров добралась до Молоховских ворот. Наблюдавший в подзорную трубу за атакой Наполеон удовлетворенно произнес:
— Ну, наконец-то! Пусть теперь попробуют русские уйти от генерального сражения!
То, что произошло через несколько минут, привело императора в состояние легкого шока. Контрудар защитников крепости через проломленные ворота отбросил гренадеров. Вырвавшиеся из-за стен полки, словно лист бумаги, смяли колонны наполеоновских солдат. Штыковую атаку лично возглавлял генерал, бесстрашно идущий в первом ряду. И хотя очень скоро он погиб, получив пулю от Фико или Доминика, прорыв корпуса Даву внутрь крепости был ликвидирован.
За весь день этот утренний успех, если его можно считать таковым, оказался единственным. Вернувшиеся в крепость пехотинцы мгновенно воздвигли в воротах мощную баррикаду, которую не смогли преодолеть французы во время многочисленных последующих атак.
К полудню Наполеон понял, что проиграл. Русские не собираются давать генеральное сражение. Они лишь станут удерживать город до того момента, когда основные силы смогут организованно отойти в сторону Москвы. Теперь он пожалел, что не отправил раньше войска переходить Днепр вброд, чтобы перерезать тракт. Посылая отряд Каранелли к Жюно, император понимал, что скорее всего опоздал.
Солнце начало уходить на запад, когда после очередной отбитой атаки Наполеона вдруг охватила волна бешенства. Такой гениальный план полетел ко всем чертям! Из-за нескольких мелочей, из-за глупости Мюрата, из-за неизвестно откуда взявшегося корпуса Раевского. Но даже не это стало главным. Как бы ни хотелось, но он вынужден был признать, что русские многократно превосходили его лучшую в мире армию в мужестве. В стойкости. В бесстрашии.
— Фишо ко мне!
Команда императора уже через полчаса воплотилась в изменение тактики штурма. Вся французская артиллерия перенесла огонь с фортификационных укреплений на мирные кварталы города. На дворцы, дома, лавки, трактиры, бани, торговые ряды, церкви жерла орудий выплевывали гранаты и зажигательные снаряды. Наполеон начал методично жечь город, стирая с лица Земли, уничтожая его жителей.
В силу собственного воспитания, образования, образа жизни складывающихся из европейской ограниченности, император не мог понять, что именно сейчас он совершил главную в жизни ошибку. Здесь не Западная Европа, где его встречали цветами, здесь не Вильно или Ковно, где поляки мечтали о собственном государстве, здесь не Мир или Несвиж, где Радзивиллы сразу присягнули ему на верность. Здесь Русь. Территория, на которой государство русское и возникло, место, на котором тысячу лет жили славяне. Испокон веков. И вовеки веков! Ударив по городу, французский император, сам того не понимая, теперь уже воевал не только против царя Александра, не только против командующих армиями Барклая де Толли, Багратиона, Тормасова, не только против пехоты, артиллерии, кавалерии, — он напал на русский народ! И в силу все той же европейской ограниченности он не смог понять, что теперь обречен, обречена его лучшая в мире непобедимая армия, обречена Франция, которой уже теперь совсем недолго оставалось быть владычицей Европы.
