(Как такое пропустили?)
И уж совсем непонятно, откуда в памяти эта строчка? Может быть мы еще по-КВНовски декламировали речевки-связки, перед тем как затянуть куплеты «песни о талантах»?
Кстати, об архитекторе Вознесенском. Много лет назад, когда он еще был совершенно здоровым элегантным джентльменом, мы с ним шли откуда-то или куда-то, убей бог не вспомню, но точно через Бородинский мост в сторону гостиницы «Украина». Он меня спрашивает: «Неужели, Виталий, вы не скучаете по архитектуре?» Я честно отвечают, что нет. «А я так скучаю!» А я ему сдуру рассказал, что, когда мы делали диплом на Трубной («Пожар в Архитектурном, пожар, пожар…»), кто-то нашел на этом складе подрамник, на котором была вычерчена «сельская библиотека», явно задание тех лет. В принципе, сруб, но с колоннами и деревянными капителями. Подача проекта была в технике отмывки[7]. Подпись: «Проект Андрея Вознесенского». Оценка: четыре с плюсом. Кто-то шутки ради с этим подрамником носился, носился, а потом куда-то его выкинули. Когда я это рассказал знаменитому поэту, он чуть не заплакал, что никто не сохранил проект и ему не передал.
Сразу после выступления мы на том же автобусе «Кубань», что нас привез в Останкино, усевшись в проходе на собственные табуретки, с дикими криками, почти всей командой и с частью болельщиков, за исключением Налича, который к тому времени уже стал молодым отцом, рванули на Хорошевское шоссе к Саше Клипину. Его родители находились, если помните, за границей – папа нежнейшего Клипина командовал чуть ли не танковой дивизией в Западной группе войск. К нам присоединилась группа цыган, поскольку Шошенский увлекался тогда цыганским репертуаром, и даже Саша Масляков с кем-то из операторов. Папкову Саша показался человеком неблагополучным и явно не здравствующим. Этим он и объяснил, почему знаменитый ведущий решил с нами оттянуться. Если Папков почувствовал желание Маслякова оказаться в компании, чтобы жизнь не казалась такой плохой, мне, наоборот, виделся веселый, всем довольный Масляков, который рассказывал, что он собирается ехать то ли в Болгарию, то ли в Венгрию вести какую-то программу. Поскольку там, то ли в Болгарии, то ли в Венгрии, нашелся ведущий, абсолютная с ним копия, и они готовят совместное выступление.
Поскольку в малогабаритную двухкомнатную квартиру набилось человек сорок, при этом цыгане еще и пели, то, конечно, впечатления о вечеринке могут сильно расходиться. Спустя сорок лет самый большой спор вызвало определение, что мы пили: портвейн или сухое болгарское? Что на столе могло быть и то, и другое, почему-то в голову никому не приходило. Зато Клипин спустя сорок лет сказал, что он сохранил бокал, из которого пил сам Масляков. Я записал этот факт, чтобы Саше было приятно, хотя подозреваю, что бокал Клипин сохранил точно так же, как и кинопленку с нашим выступлением.
Как я добирался до дому (а жил я тогда на Разгуляе), не помню. Но скорее всего поехал ночевать к Вите Проклову. С нами теперь почти на законных основаниях гуляли Витина невеста Таня, которая ночевала в комнате у Лены, а та, в свою очередь, уже всюду ходила со мной. Получался самый простой способ проводить девушек домой. Оставили мы Клипину полностью разгромленную квартиру со спящими на полу цыганами: Соней Тимофеевой, Аркашей Силиным и еще парой гитаристов.
У Клипина выяснилось, что Плужник, который жил неподалеку, знал с детства Сашу Маслякова, и учились они в одной школе. Только Сережа в первом, а Саша в десятом классе. Однажды в школу пришел папа Плужника, приглашенный руководителем школьной самодеятельности (папа Плужника, напомню, – легендарный Антон Кандидов из великого фильма 1940-х «Вратарь»). Десятиклассник Масляков, который готовил себя к артистической карьере, продекламировал папе Плужника «Теркина», которого собирался прочесть на экзамене в театральный.
Плужник-старший очень удивился, когда Масляков поступил в МИИТ, – актерский талант у Саши был, безусловно. А выяснилось спустя годы, что Масляков, как всегда, поступил правильно. Благодаря МИИТу началась его карьера телеведущего. С Масляковым дружил дворовый покровитель Плужника Миша Борисов, сын актрисы Нины Афанасьевны Сазоновой, который рано и трагически окончил свою жизнь. Так в жизни все пересекается. Большой город Москва, но все в нем через кого-то да знакомы.
Дописав эту строчку, я понял, что при всем демократизме Маслякова он оказался с нами просто потому, что мы ехали на своей «Кубани» в сторону его дома.
Теперь полагалось срочно готовиться к следующему КВНу, который должен был состояться уже через месяц, в декабре. Сперва мы решили прибегнуть к массовому творчеству, но быстро выяснилось, что это ошибочная идея.
Мы собрали всю команду в просторной аудитории на пятом этаже, где была кафедра живописи, и Зегаль приказал придумывать шутки. «Думайте, думайте!» – требовал Саша. Но как можно по команде острить? И вдруг всегда доброжелательно молчавший Витя Проклов сказал: «Может такое подойдет: “Пионэры собрали ящики из фанэры?”» Эта фраза прозвучала в полной тишине и унынии. Тут же со всеми случилась истерика. Все хохотали до слез. Зегаль, прохаживаясь между рядами, ехидно интересовался: «Животики не надорвете?»
Тогда мы сократили авторскую группу наполовину и по доброй традиции отправились к Проклову на улицу Ермоловой (ныне Большой Каретный переулок). Помните: «Где твои семнадцать лет? На Большом Каретном». Там у нас родился такой сюжет. Тишина. Открывается занавес. Висит плакат: «Идет пересадка органов». А мы все в белых халатах склонились над якобы хирургическим столом. Потом один из нас должен был выйти на авансцену, усталым движением снять с головы шапочку и маску и объявить: «Пересадка прошла успешно! Дорогие органы, мы никого не забыли и всех пересадили!» До сих пор, кстати, актуальная шутка.
Зегаль схватился за голову, стал бегать по комнате и причитать: «Вы что! Совсем с ума посходили?!»
В общем, решив, что от добра добра не ищут, мы втроем – Зегаль, Лихтеров и я – к ужасу моей будущей тещи, которая еще не подозревала о своем неминуемом счастье – внучке Арише, которая появилась меньше чем через два года после этих событий, вновь переехали в кафе «Московское».
Как ни странно, тема второго нашего выступления, которая, как мы считали, безусловно приведет нас в финал, сложилась легко и быстро. Естественно, мы посвятили ее своей профессии, не шибко распространенной во все времена, пытаясь объяснить, как она связана с любым происходящим в стране событием.
«Не успел архитектор спроектировать кинотеатр, а он уже стал кинотеатром повторного фильма».
«Не успел архитектор спроектировать город, а в нем уже меняют трехкомнатную квартиру на комнату в коммуналке в Москве».
«Стираются грани между городом и деревней. Сейчас в хорошую погоду жители Тушина могут увидеть шпиль Адмиралтейства».
Знали бы мы заранее про будущее значение Питера, так бы не шутили, поскольку под городом, естественно, понимали Тушино.
Вершиной творчества мы посчитали репризу, сочиненную довольно странно. Каждый говорил по слову, как в школьном литмонтаже, и получилось: «Однажды умственный труд зашел по-соседски к физическому, чтобы попросить щепотку соли. В ответ физический труд дал ему в глаз». Зегаль теперь уже от восторга как сумасшедший бегал между столиками пустого кафе под осуждающие взгляды официанток.
В конце концов эти шутки мы довели до ума, и звучали они так:
«Стирается грань между городом и деревней. При этом поселок N был стерт с лица земли…»
7
Специальный прием, когда почти бесцветный раствор туши кладется во множество слоев до достижения объемного впечатления от объекта, чаще архитектурной детали, реже всего сооружения.
