Чародейке Голубого Лива пришлось засучить рукава и прибегнуть к старинной, но действенной ритуальной магии. Это помогло, хотя никаких видимых побед Сежес не одержала.
Утром двадцатого дня с начала северного марша войско увидело Великую Пирамиду.
Ни у кого не возникло и тени сомнения. Совсем не исполинская, она не вздымалась выше облаков и не подавляла всё и вся своими размерами. Скромная и неказистая на вид, сложенная из коричневатого пористого ракушечника; ступени стёрты, словно по ним к вершине поднимались миллионы миллионов ног.
Вокруг возвышались пирамиды покрупнее и позначительнее видом; с гладкими отполированными гранями, сверкающими под летним солнцем, грозные и внушительные. Но ни одна не распространяла вокруг себя так очевидное любому живущему дыхание смерти. Никто не смог бы описать это словами, но все, без исключения, легионеры Серебряных Лат, спроси, куда они ни за что не полезли бы по собственной воле, — не сговариваясь, разом указали бы на это невзрачное строение.
Войско встало само, не дожидаясь никаких приказов. Никто не расставался с доспехами, не торопился снять щиты с левых рук. Когорты не нарушили строя.
Император, Сеамни, Сежес, Баламут, Сулла застыли, молча глядя на цель их странствия.
— Добрались-таки, — пробормотал старый легат. — Поди ж ты… а я не верил…
Император сделал вид, что не слышал этих слов.
Бледная Сеамни застыла, не отводя взгляд от поднимавшихся к вершине коричневых ступеней. Пирамиду венчал грубо вытесанный из чёрного камня шар, на котором даже с изрядного расстояния можно было разглядеть метки, оставленные не слишком умелым резцом.
— Вы все думаете то же, что и я? — нарушил недоброе молчание Император:
Ответа не последовало. Сежес с застывшим взглядом рылась в седельной сумке, бормоча: «Где моя нюхательная соль?..» Баламут тискал топорище и корчил зверские рожи, словно надеясь испугать невидимого врага. И только Сулла глядел на кенотаф спокойно, как и положено бывалому легату, прошедшему всю дорогу наверх, начиная с рядового велита.
— Разворачивай легион, — скомандовал ему Император. — Баламут, пусть гномы займутся таранами. Чувствую, они нам понадобятся.
Правитель Мельина был совершенно прав. Коричневая пирамида не имела ничего даже отдалённо напоминавшего вход.
Никто не мог находиться рядом с ней хоть сколько-нибудь долго. И людей, и даже крепких сердцем гномов охватывала жуткая смертная тоска, руки опускались, и в голове оставались мысли только о том, что неплохо бы разом покончить со всеми мучениями, бросившись в бездну Разлома.
Даже призраки-вампиры, от которых Сежес приходилось обороняться постоянно обновляемыми заклинаниями, не дерзали приближаться к коричневой пирамиде.
Первыми к ней отправились Император, Сеамни и Баламут. Сулла занимался легионом, Сежес — своими охранными чарами.
— Мы ещё сомневаемся, Тайде? — коротко бросил Император, когда они подошли вплотную.
Бледная Дану, похоже, боролась с собственными привидениями. Во всяком случае, сквозь плотно стиснутые зубы вырвалось нечто вроде: «Троша… простишь ли?..»
— Я стараюсь всегда сомневаться, Гвин. Уж слишком бросается в глаза…
— А может, они того и хотели? — Баламут с самым независимым видом почесал бороду, стараясь показать, что ему все эти пирамиды — ну совершенно нипочём. — Мол, давайте, старайтесь, лезьте, стены долбите, а мы вам в это время… — Он поставил кулаки один на другой и, скорчив зверскую физиономию, сделал движение, точно сворачивая курице шею.
Ему никто не ответил. Кони отказывались приближаться к коричневому строению, Император со спутниками брели пешком, с трудом заставляя себя волочить ноги. Был яркий день, но в душе правителя Мельина царила самая чёрная ночь.
Что, если Сежес и Тайде правы? И ему стоило отбросить собственные принципы, согласившись на магию крови? Не уводить войско неведомо куда, а встретить мятежных баронов на мельинских стенах? Что теперь делать с этой пирамидой? Крушить таранами? А если ошибка, если это всего лишь приманка для наивных, возомнивших, что они способны справиться со всей силой Разлома?
Император досадливо тряс головой, отгоняя навязчивые мысли. В лагере стучали топоры — гномы не покладая рук трудились над парой здоровенных таранов, оковывая предусмотрительно взятым с собой железом тупые комли брёвен.
Со всех сторон пирамида выглядела совершенно одинаково. И, казалось, стоит тут с сотворения мира, вдоль её основания поднялись густые травы.
Правитель Мельина запрещал себе думать о том, что творится сейчас в его столице. Если Клавдий в точности исполнит порученное ему — тогда шансы еще остаются. Если же проконсул решит геройствовать…
— Сумеете пробиться, Баламут?
— Смеяться изволите, мой Император. Не возвели ещё таких стен, через которые бы мы, гномы, не пробились!
— А если там сплошной камень?
— Подкоп выроем, — не замешкался с ответом предводитель гномов. — Выроем котлован, значит, да эту погань в Разлом и обрушим, чтобы убиралась туда, откуда пришла.
— Хорошо бы, но земля тут неподатливая. Козлоногие знали, где пирамиды ставить!
— Пробьёмся, — повторил Баламут. — Не о том печёшься, мой Император…
— Интересно как, — хмыкнул правитель Мельина. — А о чём же, по-твоему, следует?
Баламут остановился, снизу вверх взглянул в лицо человеку:
— Как вниз пойдём. Как на этом Утонувшем Крабе биться станем. Как обратно домой выберемся.
— Эк хватил, гноме. — Император покачал головой.
— Да уж хватил, не жалуюсь, повелитель. А только, чтобы Разлом закрыть и тварей евонных навек избыть, — одну пирамидку сковырнуть маловато будет. Пусть даже с зачарованными камешками внутри.
«Он прав, — подумал правитель Мельина. — Только в сказках достаточно бывает убить одного злого волшебника, чтобы всё вновь стало как и прежде, а герои жили бы долго, счастливо и умерли в один день. Пирамида эта, конечно, поважнее других; но, чтобы избыть Разлом навеки, надо идти туда, откуда он протянулся. Мне одному? Или нет? Не знаю. Серебряные Латы — решатся ли? А гномы? Баламут-то, похоже, не дрогнет».
