обеих сторон прояснялись.- Мы непременно, как же так? Мы так не можем. Хотя бы в какой-то мере.
– Слушай, мы ведь поссоримся.
– Нет, мы так не можем.
– Вот и хорошо.
– Нет, нет, Андрей! Как же так? Встань на наше место. Ты встань.
– А сидя можно?
Зина не враз поняла. Не потому, что она вообще трудно понимала, а потому, что мысль и слух ее были нацелены совсем не на шутки.
– Ты все шутишь, Андрей. А я думаю, и ты бы на нашем место не захотел! Если уж так уж, тогда мы ко дню рождения… Вот будет у тебя день рождения, и мы со своей стороны обязательно… Так нельзя. Мы тебе очень благодарны, но мы не хотим быть должны…
– Дурак ты, дурак! – сказала Аня, когда Зина ушла.- А я рада. Если ты мог не сказать мне…
– Перестань!
– Нет, я хочу, чтоб тебе было стыдно. Ты что же, думал, что я…
– Да нет, нет!
– Я-то пойму, потому что я тебя знаю. Но ты! Столько лет прожили вместе – и ты не знаешь до сих пор…
– Ну не обижайся.
– Участвовать пришла… Дочь у нее тоже при участии?
– Знаешь,- робко сказал Андрей.- они ведь отставали здорово. И даже забегали вперед…
– Да? А мне всегда казалось, они точно шли.
– Что ты! Останавливались сколько раз.
– Подумать! И это были самые точные часы в нашем доме.
Она улыбалась. А в душе было больно за него. «И это твой друг! – хотелось сказать ей.- Да что ж его пытали? Каленым железом жгли? Кем надо быть, чтобы позволить ей прийти?»
Она знала Виктора, могла представить, как это обсуждалось. Как Зина пошла сама, потому что он тряпка, а она лучше сумеет сказать. И ему удобно: раз не он сам, значит, ничего не было. В крайнем случае, глаза отведет в сторону.
Но ничего этого она не сказала. Его ей было жаль. Кто еще в целом мире пожалеет его, если не она?
– Только уж как хочешь, но день рожденья твой в этом году отменяется. А то дождемся, что она за ручку поведет тебя покупать часы. В складчину.- И тут Аня позволила себе маленькое удовольствие.- Чтоб ты «встал» на ее место.
ГЛАВА X
Когда на лето вывозили детей в деревню, Андрей говорил: «Ну, полдела позади.
Осталось вернуться». Это первое утро в деревне – а впереди все лето! – казалось бесконечным. Дети выскакивали во двор как в мир. И все в этом мире только начиналось. Еще весенней была листва на деревьях, черными – грядки огородов, а лес – без грибов. За наседками на ножках-соломинках катились желтые выводки пушистых цыплят. Народившиеся за весну телята, отнятые от матерей, недавно выгнаны на молодую траву.
И день, когда снова в школу, был так далек, что можно и не думать.
А потом как-то все быстро свершалось. Ночные зарницы освещали хлебное поле за деревней, а в садах в темной листве – белые яблоки. Цыплята бегали голенастые, с хищными клювами, у телят торчали короткие рога, а из горла рвалось грозное мычание, и глаз посвечивал диким фиолетово-красным огнем. И дети, открывшие за лето не меньше, чем за год узнают из книг, вытянувшиеся, загорелые и как будто похудевшие даже, становились не похожими на себя.
Первое купание дома в ванной смывало с них половину загара. Чистых, с вымытыми головами, Аня рассовывала их по постелям: «Спать!» – и в доме после переезда, после уборки наставала наконец тишина.
Хорошо было проснуться утром, сознавая, что все сделано и впереди до работы еще целый день.
– Рук не чувствую,- жаловалась Аня, с удовольствием оглядывая свое стерильное царство; все в их квартире она любила.- Ты посмотри, как пальцы опухли. Вот буду сегодня лежать целый день, ухаживайте друг за другом.
Но мысль «чем их кормить?» скоро подняла ее на ноги.
– Напеку я вам оладьев на завтрак.
– Ты же хотела лежать весь день.
– С вами полежишь.
Первой из детей в это утро проснулась Машенька. В рубашке до полу, сонная, глаз не раскрывая, протопала босиком к матери в постель. И только бухнувшись под одеяло, обнаружила отца.
– Ты какой жесткий! Все колени об тебя отбила,- говорила она, умещаясь у него под рукой и ерзая недовольно.
Длинноногая стала дочка за лето.
– Не шурши газетой, я спать буду, фу! Она керосином пахнет. Зачем ты ее читаешь?
Спать она, конечно, уже не могла и, раскрыв ясные-ясные глазенки – Анины, только веселые всегда,- занялась любимым делом: начала считаться родинками.
– Смотри, у тебя на плече родинка. И у меня тоже. Мы – родные. И вот, и вот. А этой у тебя нет, ага! Это мамина.
Митя услышал их голоса из другой комнаты и появился в дверях босой, волосы после мытья торчком, жмурится от встречного солнца.
– Про что ты ей рассказываешь?
В кровать лезть стесняется: все же большой. А хочется.
– Лезь к нам,- сказал Андрей.
И Митя тут же забрался под одеяло, под левую отцовскую руку.
– И у Димки этой родинки нет! – кричала Машенька.- Ага, ага! У одной у меня мамина родинка. Мы с мамой – родные. А он – не родной!
Они уже затеяли возню, отталкивая друг друга от отца. Как котята. В ушах звенело от их голосов:
– Пап, скажи ему!
– А чего она?..
Он лежал между ними с газетой в руках. Вообще-то надо было позвонить Немировскому, узнать, как все же дела. Еще вчера, едва вошли в квартиру, телефон потянул к себе. Но удержался. Хорошее не уйдет, беда сама разыщет. А портить себе настроение на ночь… Но проснулся с этой первой мыслью. И что-то опять удерживало.
– Э, нет, драться не надо, сын.
– Да? А ты посмотри, чего она!..
– Но ты же старший. Парень.
А зачем звонить? Сейчас ему хорошо. И пусть так будет.
– Лежат!.. Нет, вы посмотрите на них! Я там боюсь стукнуть, звякнуть: спят, думаю. А они вон что, оказывается…- говорила Аня с веселым ужасом в глазах, стоя в двери. Не было для нее на свете зрелища радостней: отец и дети вокруг него.- А ну марш! Чтоб через пять минут все были умытые. У меня завтрак готов.
Быстро, быстро, как муравьи, перетаскать все из кухни на стол!
После завтрака неожиданно явились Анохины: Виктор и Зина.
– А мы знаете что? Нам вдруг идея пришла. Аня, у тебя есть какая-нибудь ваза? – громко говорила Зина,
