цветами прокладывая путь к миру.- Мы вдруг подумали: а что, если нам отметить этот день? -…подумал он,- из-за ее спины подал голос Виктор.

– Виктор, не мешай! И вовсе не он это подумал, а я. Аня, дай же вазу. Или ты хочешь, чтоб я так и стояла с цветами в руках, как… как…- И, застыдясь, выговорила наивно: – Как дурочка?

У нее это ласково получилось, будто не «дурочка» назвала себя, а «козочка».

– А цветы зачем?

– Вам.

– Нам?

– Конечно!

– Андрей, у тебя что, день рожденья?

– Ну как же ты не понимаешь? Если хочешь знать, это даже принято.

– Вот именно.

– Виктор, не мешай! Знаешь, Аня, на Западе всегда приходят в дом с цветами. И надо, чтобы цветов было нечетное число.

Аня пошла на кухню, взяла трехлитровую банку из-под алма-атинских маринованных яблок, на которой еще наклейка сохранилась, налила воды и принесла. Зина даже растерялась, бедная: три ее тонких гладиолуса – нечетное число,- прилично обернутых в целлофан, и пузатая банка с водой.

– Нет, Аня, нет же… Нужно высокую, тонкую. Постой, у тебя же есть хрустальная ваза.

– Это надо искать: я еще не разобралась после переезда. Андрей, пойди принеси бутылку из-под кефира. И помой заодно.

«Ну язва!» – смеялся в душе Андрей, наливая в бутылку воды.

Цветы Зина установила сама: она знала, как нужно это делать.

– Цветы очень украшают жизнь,- говорила она, расправляя гладиолусы.- Да! Так вот мы подумали с Виктором: надо же как-то отметить окончание отпуска.

– Женщины захотели шашлыки! – вскричал Виктор.

– Все твои женщины сразу? Нет, мальчики-девочки,- сказала Аня,- мы к концу отпуска не о ресторанах думаем, переходим на подножный корм.

– Мы приглашаем!

– Я вот им сегодня оладьев к завтраку напекла. Кстати, могу угостить.

– Аня, ты не поняла: мы вас приглашаем! Андрей!

– Нет уж, нет уж. Да у меня и дел полно.

– Вот так встречают полезную инициативу,- бодрился Виктор.

Кончилось тем, что мужчины пошли на кухню курить.

– А может быть?

– Да нет.

– Жаль. Вот так и жизнь пройдет, как эти самые… Азорские острова. Где они, кстати?

– Где-то в Атлантике.

– А то все: Азорские, Азорские… А где они? Небось живут себе там, забот – никаких. Ходят все голопузые: тепло, Гольфстрим кругом.

Оба глядели мимо, пепел сигарет поочередно сбивали в раковину.

– Ты не звонил старику? – спросил Виктор.

– Не-а. А ты?

– Нет их никого. Воскресенье, закатились куда-нибудь, чего им? Там же дочь вернулась. С мужем разошлась. Но я думаю, если что, нас бы нашли.

– Должно быть, так.

Виктор открыл кран, сунул в струю воды зашипевшую сигарету. И вдруг поднял глаза.

Такие они были томящиеся, жалкие, что-то само шевельнулось к нему в душе:

– Эх ты!..

– Андрюша, признаю!

– А признаешь,- Андрей оглянулся па дверь,- тогда вот что, раз признаешь… Аня правду сказала: холодные оладьи в самом деле есть.

– Так под холодные еще и лучше,- сразу попал в тон Виктор.

Была приоткрыта дверь холодильника, прямо там, за ней, налито. Виктор смотрел на друга растроганно.

– Андрюша, мы знаем за что!..

Когда в коридоре послышались Анины шаги, оба уже курили с повеселевшими глазами.

– Вам не надоело тут? – спросила Аня, злясь, что он оставил ее вдвоем с Зиной.- Чем это у вас тут пахнет подозрительно?

– Чем?

Оба начали руками разгонять табачный дым. Аня покачивала головой. То самое, что он только что говорил Виктору, сказала она ему сейчас одними глазами: «Эх ты-и…»

И пошла открывать дверь: кто-то звонил.

– Борька! – раздался оттуда ее радостный голос.

Вот кому она всегда была рада: Борьке Маслову, самому беспутному из их приятелей.

Стихийно талантливому, невообразимо ленивому, вечно неустроенному. Аня была убеждена, что, если бы Борькина жена была человек, Борька уже давно был бы скульптором с мировым именем.

Борька заговорил голосом похитителя:

– Мужа нет?

– Нет мужа! – крикнул из кухни Андрей.

– Бери самое необходимое, бери детей…

– Борька! Ты все грозишься только. Увез бы ты меня от них, закабалили совсем.

– Зачем добивалась равноправия?

– Так они мне все надоели!

– А муж – в первую очередь,- говорил Андрей, выходя в коридор.

– Мы застигнуты! Побег отменяется. Но после всего, что было, я не могу оставить тебя с ним одну. Я тоже остаюсь здесь.

Борька повесил на вешалку свою спортивную куртку, чмокнул Аню в щеку, огромной своей лапищей пожимал руки Андрею и Виктору.

– А ты, кажется, из средневесов переходишь в первый тяжелый вес.

– Мелкая месть озлобленного мужа-мещанина. Пренебрежем.

Аня вгляделась внимательно.

– Борька, у тебя что-то случилось. С Ольгой?

– Как всегда: Брестский мир.- Он оглядывался, ища тапочки.- «И сказал бог: сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая». И за то будут даны тебе тапочки.

– Не будут даны,- сказала Аня.- Иди так, на улице сухо.

– Но микробы! На моих подошва до двух миллиардов микробов. И все болезнетворные.

– Еще смеяться будет! – Аня открыла дверь в комнату.- Иди!

– Зиночка! И как всегда – прекрасна. Постой, постой: я вижу что-то новое в прическе, что-то новое в лице.

– Оставь, пожалуйста.- Зина застыдилась, как девочка, и рукой на него махнула.

– Изведать неизведанное, изваять неизваянное…

– Ты все обещаешь.

Борька Маслов повалился на тахту, на застонавшие пружины.

– Вот дом, где я дома. Единственный дом на земле.

Аня всплеснула руками:

– Опять!..

– Приму поношение из уст твоих и чарку из рук твоих.

– Да? Можешь не надеяться.

– Ибо не то, что из уст, а то, что в уста.

Вы читаете Друзья
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату