Голова презрительно усмехнулась:
– Начать с того, что занавеска сама по себе дешевая. Ты разве не так себя чувствуешь? Совсем как те занавески из какой-то оранжевой хрени, на которых аж мох вырос с того дня, когда их повесили, чтобы не снимать более.
Кэрни попытался что-то ответить, но обнаружил, что теперь уже у него пересохло во рту.
Наконец он промямлил:
– Элизабет занавесок никогда не вешала.
Голова облизала губы:
– Позволь мне кое-что тебе открыть, Кэрни: тебе не укрыться! За нею прячется твое смехотворно костлявое тельце, сорок с чем-то лет кривляется и позирует на публике, смеется и строит рожи (о да, Кэрни, строит рожи!), трясет своим длинным бердслеевским членом, и все затем, чтобы выделиться из толпы. Все это тщеславия ради. Но ты же не взглянешь за нее, не так ли? Стоит отдернуть занавеску – и тебя сожжет высвободившаяся после долгого заточения энергия.
Голова устало огляделась. Спустя пару мгновений она вопросила уже тише:
– Ты испытывал когда-нибудь подобное чувство, Кэрни?
Кэрни обдумал вопрос.
– Нет.
Лицо Валентайна Спрэйка словно бы осветилось внутренним флуоресцентным сиянием.
– Нет? – повторил он. – Ну как хочешь!
Он поднялся и вылез из-за софы, за которой сидел на корточках: энергичный мужчина лет пятидесяти, сутулый, козлобородый, с волосами оранжево-песочного оттенка. Бесцветные глаза его приобрели одновременно отсутствующее и упрямое выражение. Он носил коричневую флисовую куртку, которая была ему велика, узкие старые «левайсы», придающие бедрам искривленный и тощий вид, и походные ботинки «Меррелл». От него пахло самокрутками и дешевым виски. В одной руке, костяшки которой распухли от многолетней болезни или работы, он сжимал книгу. Удивленно взглянув на нее, он предложил томик Кэрни:
– Посмотри.
– Не хочу, – попятился Кэрни. – Не хочу.
– Ну и дурак, – сказал Валентайн Спрэйк. – Я ее тут с полки снял.
Он вырвал из книжки две-три страницы – Кэрни теперь видел, что это один из любимых Элизабет томиков издательства «Penguin Classics» в мягкой обложке, тридцатилетней давности, «Мадам Бовари», – и принялся рассовывать их по разным карманам плаща.
– Меня не волнуют люди, которые сами в себе разобраться не способны.
– Чего тебе надо?
Спрэйк пожал плечами.
– Ты мне звонил, – сказал он. – Ну, мне так передали.
– Нет, – возразил Кэрни. – Я попал на какой-то автоответчик, но сообщения не оставлял.
Спрэйк засмеялся:
– Оставлял, как же! Элис тебя запомнила. Элис по тебе сохнет. – Он деловито потер руки. – Как насчет чашки чая?
– Я вообще не уверен, ты ли здесь, – сердито зыркнул Кэрни на софу. – Ты сам хоть слово из сказанного понял? – И добавил: – Меня снова скрутило. В Мидлендсе, два дня назад. Думал, ты поможешь.
Спрэйк покачал головой.
– Ты уже знаешь, как тебе поступить, – предположил он.
– Валентайн, меня от этого тошнит.
– Ты бы завязывал, а? Не уверен, что ты теперь выйдешь сухим из воды, при любом развитии событий.
– Толку от этого больше нет. И не знаю, был ли вообще.
Спрэйк усмехнулся как-то неопределенно.
– Да нет, есть с этого толк, – сказал он. – Ты просто идиот. – И тут же поднял руку на случай, если Кэрни оскорбится. – Шучу- шучу.
Он минуту-другую продолжал улыбаться, потом добавил:
– Можно я закурю?
На внутренней стороне левого запястья у него имелась самодельная татуировка – слово «FUGA», нанесенное выцветшими от времени темно-синими чернилами. Кэрни пожал плечами и ушел на камбуз. Пока Кэрни готовил чай, Спрэйк поочередно нервно
