затягивался самокруткой и соскребал крошки табака, приставшие к нижней губе. Он выключил свет и с удовлетворенным вздохом дождался, пока домик заполнит сияние фонарей. В какой-то момент он проговорил:
– Ты знаешь, гностики ошибались. – И, когда Кэрни ничего не ответил: – С реки туман наползает.
После этого пауза довольно-таки затянулась. Кэрни услышал звуки двух-трех легких движений, словно кто-то снимал книгу с полки, а затем набирал воздуху в грудь.
– Ты послушай… – начал Спрэйк и тут же умолк. Когда Кэрни вышел из кухни, то обнаружил, что дверь домика открыта, а незваного гостя и след простыл. На полу валялись две-три книги в окружении вырванных страниц, напоминавших крылья. На пустой белой стене над софой яркий свет уличного натриевого фонаря спроецировал тень, имевшую форму исполинской клювастой башки. На птичью голову она совсем не походила.
– Господи! – вымолвил Кэрни, и сердце его так заколотилось, что он в буквальном смысле ощутил его удары в грудную клетку. – Господи!
Тень стала поворачиваться, словно обладатель ее, вымахавший в два часа ночи на два этажа над чизвикской улицей, хотел присмотреться к Кэрни. А может, что было бы еще хуже, это и вовсе не тень.
– Иисусе Христе, Спрэйк, оно здесь! – завопил Кэрни и сломя голову выскочил из дома. Он слышал топот ног Спрэйка по тротуару где-то впереди, но догнать его так и не сумел.
На льдисто-голубых дисплеях искрились фракталы, преображаясь в нечто, отдаленно сходное с покадровой замедленной разверткой движения в среде куда более ранних стадий эксперимента. Брайан Тэйт протер глаза и уставился на экраны. За его спиной царила тьма, пахнущая дешевой едой и холодным кофе. Котенок принюхивался к горке пластмассовых стаканчиков и упаковок из-под гамбургеров у ног Тэйта. Кошечка тихо сидела на плече физика, наблюдая с чем-то вроде дружеского соучастия за тем, как разворачивается на экранах перед ними математическое чудовище. Она то и дело протягивала лапку и нетерпеливо мяукала, словно привлекая внимание Тэйта к чему-то, что он упускал из виду. Она-то знала, где веселуха. Тэйт снял очки и положил на стол. Даже в таком замедлении он ничего не заметил.
Или почти ничего. В Лос-Аламосе, утомленный (сам бы он ни за что в этом не признался) постоянным трепом о физике и деньгах, он большую часть свободного времени сидел у себя в кабинете и переключал телеканалы, заглушив звук. Это помогало ему размышлять о выборе. О моменте выбора, который, как он полагал, можно с превосходной точностью зафиксировать в мгновении, когда одна картинка, сверкнув, сменяется другой. Если подобраться к точному моменту перехода, что же там обнаружится? Развлекаясь фантазиями о какой-то безвестной станции – ну всяко смотрибельнее бесконечных повторов «Баффи – истребительницы вампиров»,[11] – чья передача занимала бы эту щель с промежуточными моментами выбора, он даже пытался записать серию переключений каналов на видик и проиграть в покадровой развертке со стоп-кадрами. Это оказалось невозможным.
Он потянулся почесать кошечку за ушами. Та увернулась, спрыгнула на пол и там шипела на котенка, пока тот не спрятался за креслом Тэйта.
Тэйт меж тем сгреб телефон и набрал домашний номер Кэрни. Ответа не последовало.
Он оставил еще одно сообщение на автоответчике.
8
Выкройка портного
Когда дядя Зип услышал от Серии Мау слова «доктора Хэндса», то на долю секунды застыл совершенно неподвижно. Затем пожал плечами.
– Ну, верни его, – повторил он. Это он так извинялся. – Я тебе компенсирую.
– Дядя Зип, ты знаешь доктора Хэндса?
– Никогда о таком не слышал, – быстро сказал дядя Зип, – а я всех закройщиков отсюда до самого ядра знаю.
– Ты думаешь, это военная штука?
– Нет.
– Модерновая?
– Нет.
– И что мне делать?
Дядя Зип вздохнул.
– Уже сказал: верни его.
