Свет

Анна выбрала мотель на Мэнн-Хилл-Бич, чуть к югу от Бостона. Казалось, что приступ ночной депрессии преодолен. Поморгав на бледное солнце, она вышла на парковку, прищурилась на море и долго махала ключами от номера перед лицом Кэрни, пока тот, зевая, не вылез из машины.

– Узри же! – требовательно крикнула она. – И скажи, что это хорошо!

– Это же номер мотеля, блин! – протянул Кэрни, с омерзением глядя на занавески из дешевой клетчатой ткани, с поддельными рюшечками.

– Это номер бостонского мотеля, милый.

* * *

На Мэнн-Хилл-Бич они задержались дольше, чем в Нью-Йорке. Каждое утро побережье окутывал туман, но вскоре рассеивался, и остаток дня пейзаж заливало ослепительное сияние зимнего солнца. По ночам на другом берегу залива виднелись огни Провиденс-тауна. Никто не приближался к пляжу. Сперва Кэрни, весь на нервах, обыскивал номер каждые несколько часов и спал только с включенной лампой. В конце концов и он расслабился. Анна меж тем бродила по пляжу, собирая выброшенные морем предметы с бессмысленным энтузиазмом, или, осторожно ведя машину, ездила на «понтиаке» в Бостон подкрепиться в итальянских ресторанчиках.

– Ты бы со мной лучше поехал, – говорила она. – Похоже на выходной. Тебе бы сразу полегчало.

И потом, изучив себя в зеркале:

– Я растолстела, правда? Я правда растолстела?

Кэрни не выходил из номера, смотрел телевизор, выключив звук (эту привычку он перенял от Брайана Тэйта), или слушал местную радиостанцию, которая специализировалась на музыке 1980-х. Ему нравилась такая музыка, потому что, слушая ее, он чувствовал себя умиротворенным, полусонным. Затем однажды вечером включили старую песню Тома Уэйтса «Поезд в даунтаун».[20]

Ему эта песня никогда не нравилась, но первый же аккорд резко отшвырнул его к воспоминаниям о более ранней версии себя самого, и на Кэрни накатило смешанное с ужасом изумление. Он понять не мог, как так вышло, что он дико постарел, как очутился в номере незнакомого мотеля, как пересекся с женщиной старше себя, которая лишь искоса поглядывала на него и усмехалась, стоило ее тронуть за плечо. У него из глаз брызнули слезы. В следующий миг смятение схлынуло, но не оставило его, а принялось хищно рыскать вокруг, и он это понимал, признавал за собой вину, что поддался ему. Теперь оно следовало за ним неотступно, как Шрэндер. Отныне оно всегда будет выжидать возможности накинуться на Кэрни. В каком-то смысле оно и было Шрэндер; это чувство глодало его в любую свободную от дел минутку. Поэтому на следующее утро он проснулся раньше Анны и поехал на «понтиаке» в Бостон.

Там он купил камкордер «Сони». Некоторое время истратил в поисках садовой проволоки в пластиковой обмотке, но поварской нож из углеродистой стали нашел без труда. Повинуясь минутному импульсу, посетил Бакен-Хилл, где разжился парой бутылок «Монраше». Возвращаясь к машине, постоял на южном берегу бассейна Чарльз-ривер, глядя вдаль на Массачусетский технологический, затем, так же импульсивно, позвонил Брайану Тэйту. Ответа не было. В мотеле он обнаружил, что Анна сидит голая на постели, поджав ноги, и плачет. Десять часов утра, а она уже все стены и двери успела записками завесить. «Почему ты в гневе? – прочел он. – Никогда не делай больше, чем можешь». Записки напоминали бакены, поставленные плохим лоцманом, который даже в знакомых проливах запросто потеряется. Из ванной слабо пахло блевотиной; этот запах Анна пыталась заглушить, разбрызгивая вокруг духи. Казалось, она еще похудела. Он обнял ее за плечи.

– Ну-ну, веселее, – произнес он.

– Ты бы мне хоть сказал, куда мы направляемся.

Кэрни показал ей камеру.

– Глянь! Пошли на пляж.

– Я с тобой не разговариваю.

Но Анна любила сниматься. Остаток дня она бегала, сидела, каталась и позировала на фоне моря, пока морские птицы летали над мелководьем или зависали над пляжем, точно воздушные змеи, а белоснежный песок ослепительно сверкал в прибрежном свете.

– Дай я гляну! – настаивала она. – Дай мне посмотреть!

И заливалась смехом, глядя, как по маленькому монитору плывет поток картинок, подобных драгоценностям. Она бы не стала их смотреть на телеэкране. Нетерпеливая, как подросток: жизнь не позволила ей задержаться в этом возрасте, и, как Анна иногда намекала, это стало ее личной трагедией.

– Ты кое-чего не знаешь, – сказала она. Они присели отдышаться на дюну, и Анна поведала ему легенду о морском чудовище с