И потащил бомжа прочь из светового круга в чернильную темноту переулков, к сгнившим деревянным баракам и осевшим трехэтажкам с выбитыми стеклами и гигантскими трещинами на полуразрушенных фасадах.
Место для допроса нашлось почти сразу. Дом еще до конца не расселили, наверху кто-то жил, и в пустой комнатенке на первом этаже было относительно тепло. Бомж разглядывал рассыпанные по полу использованные шприцы и угрюмо молчал. Сурнин ждал.
– Видать, не сдохнуть мне сегодня, – с глухим отчаянием прошептал оборотень.
– Будешь дальше упираться – сдохнешь, – пообещал Никита. – Лицензия где?
– Нету у меня никаких лицензий.
– Еще скажи, слыхом о них не слыхивал.
Он прошелся по комнате, подтащил и прислонил к стене дощатый ящик, бросил в ноги рюкзак и уселся с комфортом.
– Как звать?
– Захар Варфоломеевич, – скучным голосом сказал бомж и посмотрел в заколоченное окно.
– Ну-ну. Тогда я – Никита Михайлович.
Вообще-то Сурнин должен был представиться как положено: с указанием уровня Силы и предъявлением метки дозорного, а затем приступить к допросу по всей форме, начиная с даты и места рождения оборотня, количества щенков в помете и кончая предъявлением обвинения в краже кур в пригородном поселке Ручейник.
– А чего тебе не живется-то, Захар Варфоломеевич?
С линиями вероятности, кстати, все было в порядке, судя по тому, что Никита и Захар встретились. Никита подманивал на себя все необычное – оборотень явился. Никита бродил по Запрудью без всякой системы – в конце концов он вышел не куда-нибудь, а именно к Ручейнику, хоть и не опознал впотьмах, что за поселок видел за железнодорожными путями. Можно, конечно, было всю эту мелочовку списать на повышенный коэффициент удачи, но у Никиты складывалось странное впечатление, что предопределенное будущее – само по себе, а его считываемая через Сумрак проекция – сама по себе.
– Устал я, – тоскливо сказал оборотень Захар и уселся на пол. – Сил нет.
Никита подсветил помещение и пригляделся. Выглядел бомж плачевно. Растянутую и замызганную шапчонку он стащил, грязный свалявшийся шарф стянул и вяло чесал голову – лохматую, немытую, всю в колтунах и каких-то проплешинах. Пальцы с изъеденными ногтями сплошь укрывали язвы и коросты. Скорее всего и тело под лохмотьями не дышало здоровьем и вечной молодостью. Но самое страшное и удивительное – слева и справа от углов рта тянулись к ушам безобразные шрамы, словно от скользящих сабельных ударов. Рубцы на небритых щеках были толстыми, изъязвленными и местами гноились. Вонь стояла сказочная. Никита мигом вспомнил бытовую магию, которая ему раньше никак не давалась, а вернее – не относилась к числу знаний и навыков, заслуживающих внимания истинного мага.
– Теряем время, – раздраженно сказал он, слегка ослабив запах. – Еще раз посмотришь в окошко, сволочь, я тебе всю башку выпотрошу! Говори давай!
Пальцам правой руки стало жарко от разгоравшегося символа. У дозорных, как Светлых, так и Темных, есть масса способов заставить Иного говорить правду.
– Молодой еще все-таки, – вздохнул бомж, – горячий… Значит, звать меня Захар Варфоломеевич. Года рождения я примерно одна тыща девятьсот пятнадцатого. Себя помню, как щенком барыню загрыз. А кто да откуда – не спрашивай, не знаю. Как подрос – к беспризорникам прибился, по поездам, по вокзалам мотались. Они воровали-попрошайничали, а я – понятное дело.
– Чего уж тут непонятного, – скривился Сурнин, – ближе к делу давай!
– Дык я и так… Быстро я понял, что не по пути мне ни с пацанами, ни с паханами ихними… Что они все нормальные, а я вроде как второй сорт. И не человек вовсе. А тут в паровозе услышал я разговор, что, мол, на Урале бабка одна есть – настоящая кудесница, забеременеть бабам помогает, от заикания лечит и бородавки заговаривает. Чего, дозорный, ухмыляешься? Мне сколько лет тогда было? Ну, я и подумал, что вдруг она меня вылечит. Подался я, значит, на Урал…
– Короче! – приказал Сурнин.
– А если короче, – вздохнул Захар, – бабку я не нашел, но как сюда приехал в человеческом облике, так в нем и остался. Обрадовался страшно! Думал, выздоровел. Сначала в колхозе работал, потом завод строил… В войну тут рабочие руки нужны были, мы по две-три смены вкалывали, а потом – лесником устроился, в Ручейнике жил. Как Дозоры в городе – так я в лес. Пока лесничество в перестройку не закрыли.
– А при чем тут суицидальные тенденции у оборотней? – ухмыльнулся Никита.
