коснулся ладонью панели, и дверь с шипением отошла в сторону.
В ангаре царил полумрак. Ник постоял немного, давая глазам привыкнуть к тусклому освещению. Пахло, как и должно было пахнуть в клетке крупного хищника. А вот и она. В глубине ангара справа стояла высокая металлическая клеть. В ней бурой горой громоздился медведь. Ник осторожно приблизился к клетке, непроизвольно оценив толщину её прутьев.
Зверь лежал в дальней стороне и, казалось, спал. Ник вдруг почувствовал, как по спине у него пробежали мурашки. Медведь не спеша повернулся с бока на спину, потянулся, зевнул, лизнул лапу. От вида этой мощи, желтоватых клыков и тускло поблёскивающих лезвий когтей у Ника вспотели ладони, а ноги вдруг ослабли. Он отскочил в сторону и услышал за собой голос:
— Так-так-так. Любимая бабушка с минуты на минуту ожидает прибытия своего горячо любимого внука. Самовар уже давно вскипел, а он тут со зверем якшается.
В дверях, мощным торсом загораживая весь дверной проём, стоял Григорьев и улыбался.
Ник украдкой стряхнул выступивший на лбу пот и, гадая, заметил ли его слабость Олег, протянул руку.
— Да вот, Вероника сказала, что ты заблудшего мишку на днях отловил, дай, думаю, зайду одним глазком посмотрю.
— Ага.
Григорьев пожал протянутую руку, внимательно оглядел Ника, будто видел в первый раз, ощупал плечи, бицепсы. Ник сначала расслабился, потом напрягся, как говорят профессионалы, «дал мышцу». Григорьев довольно хмыкнул:
— Растёшь. — Он ногой отодвинул здоровое ведро, подтолкнул Ника к деревянному столу. — Садись, коль пришёл. — Он подвинул ему грубо сколоченный табурет и сам опустился напротив. — Вероника с Ольгой Николаевной стол накрывают, так что у нас есть минутка пообщаться.
— Ах, Вероника, Вероника, — пробормотал Ник, усаживаясь. — Сказал же ей, пусть будет сюрприз.
— Ага, — с удовольствием согласился Григорьев. — Я тут слышал, ты в ВКА податься решил? По стопам батьки пойдёшь?
— Ну, это ещё не точно. — Ник неожиданно смутился. Он-то считал, что о его секрете знает очень ограниченный круг лиц. А тут, выясняется, об этом известно даже в такой таёжной глуши. — Там очень строгий отбор. Григорьев, словно прочёл его мысли, улыбнулся и, потрепав по голове, с уверенностью произнёс:
— Поступишь, не боись! Вы, Соболевы, народ твёрдый. С дедом твоим лично так и не удалось познакомиться, — тут он замолчал, видно, задумавшись о своём, — нуль-связь не в счёт. — Григорьев скривился. По всему было видно, что не приветствует он, казалось бы, такие обыденные блага цивилизации. — А жаль. По всему видать, стоящий мужик был. — Он опять замолчал. — А отца твоего знаю. Редкая у вас порода. Раньше думал, что уже и перевелись такие. Медведя ты не понимаешь, а от клетки мигом убрался, значит, чувствуешь. Люди полагают, что медведь коротколап и неуклюж, а ошибаются. Он тебя бы достал, как кот мышку. Но ты ему понравился, вижу. Я-то понимаю, но как понимаю, этого не объяснишь.
Григорьев провёл ладонью по мускулистой шее, поднялся, кастрюлей из бачка зачерпнул, подошёл к клетке. Медведь в рост в ней подняться не мог, сел, подпёр огромной башкой верхнюю стенку и просунул лапу между прутьев. И тут Ник понял, что ему пытался втолковать лесник. Лапа вытягивалась и вытягивалась, словно телескопическая антенна. Ник взглянул на лезвия когтей, прикинул, где минуту назад стоял, и расстегнул на груди рубашку.
— Вставай, Ник, беда! — Кто-то теребил его за рубаху. Открывать глаза не хотелось. — Паром, Ник! Паром уходит!
— Паром? Какой ещё, к дьяволу, паром? — Ник сел, непонимающе взглянул на Сита.
— Головой, что ли, опять стукнулся? — Сит опасливо смотрел на него. — Опять на тарабарском языке бормочешь, ничего не понять!
— Что-то приснилось, Сит. — Ник поморщился. — Что там с паромом?
— Бежим скорее на восточную башню, там уже все собрались!
Всё стало понятно без слов. Старейшины стояли на восточной крепостной стене, которая выходила на Быструю Воду. Сверху хорошо было видно, что их единственная надежда на спасение медленно, но верно исчезала в утренней дымке тумана.
— Идём на пристань. — Шептун казался спокойным, но глаза его горели недобрым огнём.
Уже через полчаса они были на месте. Открывшаяся им картина до боли напомнила увиденную Ником на крепостных стенах. Изувеченные тела людей, груды обгорелых трупов тварей. Проходя мимо защитной насыпи, где безмолвно торчал чёрный от копоти огнемёт, они услышали слабый стон. Из-под груды тел охотники извлекли истекающего кровью стража. Они не сразу признали в нём Река. Цвет его лица не намного отличался от землистого цвета лиц окружающих его покойников.
Шептун, с трудом разжав раненому ножом зубы, влил ему в рот густую настойку. Рек долго кашлял, но вскоре лицо его порозовело, смертельная бледность отступила. Как стало понятно из его слов, ночью случился мятеж. Восстали вольнонаёмные,
