Конечно, можно понадеяться на берегиню или на то, что духи предупредят, но… Но от помощи духов Середин тоже успел отвыкнуть.
Однако ночь вернула его к блаженному ощущению близости с миром родной земли. Это был первый за много месяцев сон, когда травы и листва умиротворяли путника своим шепотом, когда ночная прохлада не пыталась пробраться к нему в спальник, а ветер гладил его губы и щеки нежными, убаюкивающими прикосновениями. Или, может быть, не ветер? Может, это берегиня, верная своему обычаю, успокаивала его, ласкала и пела свою чудесную колыбельную.
Уже ради одного этого наслаждения и то стоило возвращаться сюда…
Поутру хорошо отдохнувший Олег снова поднялся в седло и двинулся дальше по узкой колее, накатанной телегами, – между осинниками, сосновыми борами и березняками, по большей части вдоль берега Черехи, но нередко вместе с дорогой спрямляя путь между петлями русла через поросшие медовыми травами холмы или черные непроглядные ельники.
К полудню он миновал деревеньку на четыре плотно стоящих дома, спустя пару часов – еще одну. Дорога по виду своему почти не изменилась, однако вслед за очередным поворотом реки менять своего направления не стала, а прямолинейно ушла в сосновый бор, где земля вместо травы сплошь поросла серым мхом. Потом все чаще стали попадаться ели, через пару верст впереди открылась просека… И дорога оборвалась.
С немалым трудом найдя между пнями заваленные хвоей и ветками тележные колеи, ведун продолжил путь, пробился через молодой ельник, а дальше непостижимым образом дорога сузилась до ширины тропинки, словно телега неведомого крестьянина плавно сделалась одноколесной. К счастью, тропинка оставалась нахоженной, видна была прекрасно и вела в нужном направлении. То есть в самом худшем случае через пару дней он все равно наткнется на полноводную Порусью. А вдоль рек, как правильно заметил хозяин постоялого двора, деревни всяко найдутся. Там и о пути можно будет спросить.
Между тем пробираться вперед приходилось по густому тенистому лесу, время от времени перепрыгивая через поваленные деревья. Пару раз ведун был вынужден даже спешиваться и обходить слишком высокие препятствия, ведя скакуна в поводу. И хотя тропинка оставалась хорошо различимой, особой пользы от нее не было.
Наконец Олег увидел справа от себя просвет, повернул туда и вышел на влажную прогалину, густо поросшую папоротниками и осокой, окруженную ивняком и ольхой. Буйство зелени объяснялось не столько просветом между кронами, сколько небольшим родничком, бьющим на краю низинки.
«Не оазис, конечно, но жить можно, – решил Середин и спешился. – Коли что получше искать, можно и вовсе без ничего остаться».
Он отпустил подпруги, снял с луки мешки с припасами, затем седло и узду.
– Заправка, дружище! Наслаждайся.
Солнце было еще высоко, но у Олега не было выбора: лошади нужно есть, причем брюхо она набивает довольно долго. А потом еще и спит. Здесь ей есть чем подкрепиться, а что там будет впереди – неведомо. Лучше не рисковать.
Отправив скакуна на водопой, ведун поклонился здешним духам и занялся костром. И если со свежей травой в диком лесу было сложно, то с валежником и хворостом – никаких проблем. По жадности Середин набрал дров раза в три больше, чем требовалось, развел огонь, спутал коню ноги, зачерпнул в котелок воды и повесил кипятиться. Разложил под кустарником кошму и спальник, высыпал в котелок горсть черной крупы из сушеного мяса, столько же сечки, разворошил сучье и перевесил котелок повыше, чтобы каша набухала, а не варилась. В общем, все шло своим чередом.
И только когда он растянулся в походной постели, вместо ожидаемого убаюкивания по лицу побежал холодок. Листва на сей раз не шелестела – вместо нее потрескивали ветки, а вечерняя прохлада ползала под синтепоном, словно спального мешка не было вовсе.
Промучившись таким образом часа полтора, но так и не заснув, ведун вылез из мешка, практически на ощупь наломал тонких веток на растопку, поджег их, накидал сверху валежин. Дожидаясь, пока костер разгорится снова, подтянул к себе котелок с оставленной на утро кашей и… И заметил вдалеке, на тропинке, красные огоньки. Огоньки шевелились и приплясывали, медленно приближаясь.
– Ква… – Олег опоясался, обнажил осеребренный клинок, способный разить любую нежить, присел и задвинулся дальше в кустарник, сливаясь с его чернотой. – И что это за беспокойные души в такой глухомани?
Огоньки приближались, но вместо потустороннего воя Середин услышал вкрадчивый шепоток:
– Здесь он должен быть, тут для ночлега мест иных не сыскать.
– Тише!
– Да спит он… Вишь, догорает костер-то…
