Огоньки приближались, и теперь в прыгающем сиянии свечей Олег смог различить лицо хозяина постоялого двора и еще двух мужиков угрюмого вида.
– Что, гуляем? – поинтересовался ведун, сгреб хвороста, сколько смог нащупать, и кинул в костер.
Один огонек упал, тень за ним метнулась, растворяясь в темноте, но тут же послышался гулкий удар, шелест хвои и тихая ругань.
– Вторуша, ты чё? – заволновались двое других.
– Так тебя Вторушей зовут? – хмыкнул ведун. – Вот и познакомились.
Хворост в костре наконец-то начал разгораться, раздвигая пятно света в стороны. Теперь стала видна вся троица: кафтаны, сапоги, толстые ряхи, одинаково приплюснутые носы. Братья?
– Так чего пришел, Вторуша? – поинтересовался Олег, предпочитая оставаться под ветвями в тени. – Спросить о чем-то хотел?
Хозяин постоялого двора кашлянул, помялся, опять кашлянул, выдавил:
– Падучая у тебя, путник. Все едино не доедешь, пропадешь.
– Ну, коли так, то благодарствую за заботу. Не бойся, не пропаду. Можешь уходить.
– Так это… – Похоже, Вторуша занимался грабежом впервые. Не решался просто кинуться вперед и раскроить ни в чем не повинному человеку голову. – Сказывают, ты на торгу шесть гривен за вещицу чудесную получил.
– Не без этого, – согласился Олег.
– Так ты это… Подобру отдай. Ты все едино больной, тебе ни к чему.
– Так возьми.
– А можно? – встрепенулся Вторуша.
– Коли смерти не боишься, попробуй.
– А-а… – Мужик после такой отповеди даже попятился.
– Эх-х… – Душегуб слева от него вдруг вытянул из-за пояса топор и двинулся к ведуну. – Хватит лясы точить. Кончай его, Зимородок!
Он замахнулся так, словно собирался колоть дрова, с выдохом опустил оружие – и Олег тут же нырнул вперед, перекатываясь ему под ноги. Мужик споткнулся, начал падать – ведун на всю длину меча уколол его под кафтан, вскочил, махнул клинком под другим падающим топором, отсекая руки. Резко отпрянул, опуская клинок, и с оттягом полоснул им Вторушу по животу. Тот выпучил глаза, схватился за разрез, упал на колени. Зимородок, медленно отступая, орал, глядя на обрубки рук. Ведун, чисто из жалости, стремительным движением смахнул ему голову. Не оставлять же калекой! Это и его, и других понапрасну мучить.
– Что же теперь будет? – прошептал Вторуша.
– А чего ты хотел? – Олег тщательно вытер клинок о кафтан Зимородка.
– По-доброму хотел…
– Чужое по-доброму взять?
– Подарок сделать… – Мужик упал лицом вниз, так и не сказав, кому именно.
«Вот и поспал, называется…»
Укладываться спать среди трупов ведуну не хотелось. Он подумал, обрезал полы кафтана Зимородка, намотал по куску на две валежины, сунул одну в костер и с получившимся факелом отправился к тропе. Как он и ожидал, здесь стояли привязанные к низкому суку три лошади.
– Пошли по шерсть, вернулись стрижены.
Ведун размотал поводья и повел скакунов за собой. Не из жадности. Просто в лесу они были бы обречены.
Почуяв кровь, кони недовольно зафыркали, но возле родника сменили гнев на милость. Ведун походил кругами еще немного, потом махнул рукой, перетащил свое ложе на другую сторону оазиса и лег спать.
Новый день оказался таким же долгим и муторным, как предыдущий, а закончился возле болота, на котором имелись и вода, и зелень. И, разумеется, комары – но куда деваться? Только к середине четвертого дня, уже окончательно потеряв тропу и ориентируясь только по солнцу, Олег вдруг выехал на просторные луга, уходящие к горизонту и лишь изредка разбавляемые березовыми рощицами.
«С жильем облом, – сделал вывод ведун. – Здесь был пал…»
На пожарищах всегда так: сперва все выгорает дотла, потом через год поднимается трава, следом лезут неприхотливые и солнцелюбивые березы. И уж потом, спустя где-то с четверть века, в тени березняков вырастают стройные высокие сосны,
