– Против моей воли уже ничего не произойдёт! – выпалил я.
– Кое-что происходит без нашей воли! – поделился сзади опытом Джери Гутман. – Пристегнитесь же!
– Не ваше дело! – рыкнул я, не оборачиваясь. – И молчите!
Джерри воспользовался советом, но взамен тогда и возник впервые голос Стоуна.
– Молодой человек, – выложил он, но уставился на Джессику, – позвольте поделиться опытом. Видите шрам на моём лице? Отвратительно, да?
– Конечно же нет! – ответила Джессика.
– Благодарю вас! – улыбнулся он и прочистил горло. – Некоторые даже говорят, что это романтично…
– По-моему, правы именно вы, – сказал ему я.
– Но зато вы не знаете отчего у меня этот шрам.
– Знаю и это: не пристегнулись ремнём!
– Да, не успел! Покупаю, значит, автомобиль Феррари и, раскатывая его на опушке собственного леса в Вэстчестерском графстве, думаю: к чему пристёгиваться на пару минут! Но, как говорят в народе, мы предполагаем, а бог располагает… Не бог, конечно, а судьба, я в бога не верю, то есть – не верю я в примитивное, массовое представление о боге. бог – это совсем другое, знаете! Так вот, судьба, увы, распорядилась иначе, а судьба, как говорят в народе, злодейка! И капризница! Пришлось вдруг резко тормознуть: встречный пень! И вот вам, пожалуйста – врезаюсь лбом в стекло! А рядом сидел, как говорят в народе, старый дружище. Вы его знаете, мисс Фонда, – не отводил он взгляда от Джессики. – Это был Пол Ньюман! Чёрт со мной, думаю, кому я нужен в мире высокого искусства! Я испугался за настоящего художника, за Пола… Вы-то знаете – какой он души мужик, Джейн!
Потом он вынул из ворсистого бумажника малахитового цвета розовую визитку и велел Габриеле передать её Джессике.
– Так что же с Ньюманом? – забеспокоились сзади.
– Пол умница! – бросил он через плечо. – Пристегнулся – и никакого шрама… Большой художник! А жизнь – штука сложная, знаете…Приходится тормозить и – если не пристёгнут – вылетать из сидения!
– В воздухе тормознуть самолёт может только встречная скала, – смягчился я. – А мы летим над океаном. Столкнувшись же с горой, – не дай бог, хотя я тоже больше верю в судьбу, чем в бога, – столкнувшись с горой всё равно не обойтись без шрамов…
– Ой, Господи! – впервые же взвыла тогда впереди меня старушка с напудренным, как в гробу, лицом. – О чём вы говорите?! Пристегните же его к креслу! Если что – он же полетит на меня, а у меня печень!
– Ну, пристегнитесь же, ей-богу! – взмолилась Габриела.
– Никаких ремней! – отрезал я и отвернулся к окну.
– Придётся звать Бертинелли! – закапризничала она.
– Да, зовите капитана! – вернулся голос Джери, и весь Первый класс одобрительно загудел.
Габриела решительно качнула сильными бёдрами, развернулась и пошла в капитанскую рубку, оставив за собой на потребление Займу душистое облачко московских духов ”Красный мак“.
– Вы это на меня, по-моему, и злитесь, – сказала мне шёпотом Джессика.
– На себя. А вы мне как раз интересны. Не тем, что похожи… А тем, что не хотите быть собой.
– Перестать быть собой невозможно, – сказала Джессика. – Смотрите! – и, приподняв украдкой сумку на коленях, показала мне свой незастёгнутый ремень. – Я тоже не люблю тесноты!
Я рассмеялся.
– Я вас рассмешила, да? А хотите ещё? Этот хрыч, справа, говорил тут о ветровом стекле, помните? А вот вам про это такая загадка: мчится Феррари со скоростью света, а навстречу – комар, прямо в стекло. Скажите – что мелькает в комарином мозгу в последний миг? Можете представить?
– Могу. Мелькает мысль: «Главное – не летел бы рядом Ньюман!»
– Нет! В последний миг в комариной башке мелькает жопа! Подумайте!
Я подумал, расхохотался и сказал ей:
– А знаете что мелькнуло сейчас в моей? Что вы мне ещё и нравитесь! – и, перехватив взгляд обладателя Феррари, я добавил. – И не только мне…
– А он дундук!
– Вы его знаете?
– Это Мэлвин Стоун из ”Мэлвин Стоун и Мэлвин Стоун“. Знает и он меня, но не догадывается.
– Клиент? – вычислил я.
– Давно, когда начинала, – и подняла взгляд на нависшего над нами Бартинелли. – Вы к нам, капитан?
Капитан наступил Займу на ногу, но извинился не перед ним.
– Прежде всего хочу попросить у вас прощения за суету, – сказал он, волнуясь, Джессике. – Поверьте, такое у нас не часто. Вам случайно не хотелось бы, скажем, поменять место, мисс Фонда?
– Ни в коем случае! – возмутилась Джессика.
– Вот видите, – обратился он ко мне, – у вас такая учтивая соседка, а вы отказываетесь пристегнуться. Может, и ей тесно, но она не бунтует, хотя – и об этом знает весь мир – она бунтовать умеет. Правило, любезный, есть правило.
– У меня – своё правило! – ответил я. – Не нравится – разворачивайтесь и высаживайте меня в Нью- Йорке!
– Тоже – ни в коем случае! – потребовала Джессика.
– Не буду, – успокоил её Бертинелли и обратился ко мне. – Но придётся выписать штраф. Триста долларов.
– Плачу я! – воскликнула Джессика и положила руку мне на плечо. – Не откажите!
– Джейн, позвольте это сделаю я вместо вас! – вмешался Мэлвин Стоун. – Не откажите!
– Конечно, – кивнула она. – Я почти никогда не отказываю. Если платят…
– Пусть платит сам! – пискнул Джерри. – И пусть пристегнётся!
Первый класс – из уважения к звезде – его в этот раз не поддержал. Наступила неловкая пауза.
– Почему все молчат?! – возмутился Джерри.
Голос подал Займ:
– Я не буду! – взорвался он. – Сколько это можно терпеть?!
– Возьмите себя в руки, молодой человек! – возразил ему бархатный голос Стоуна. – Подумаешь, пассажир не пристегнулся ремнём! Они тут и ни к чему: в воздухе – ни гор, ни даже пней…
– При чём тут ремень! – горячился Займ. – Попробуй взять себя в руки, когда на ноге стоят капитаны!
– Что вы! Неужели это ваша нога? – побледнел Бертинелли. – А я, дурак, стою и гадаю: что ж это тут у меня под ногой дёргается? Тысячу извинений, профессор! Сто тысяч!
Не переставая бледнеть, капитан развернулся и исчез.
Займ повернулся к нам с Джессикой и буркнул:
– Макаронник! А ещё и штрафует! И это – в свободной стране!
– Мы не в стране, мы в воздухе! – огрызнулся Гутман.
– Это воздух свободной страны! А он штрафует! За то, что не дают себя связать! Это тебе не древний Рим! И мы пока не в старой России!
Первый класс одобрительно загудел: мы, мол, пока не в старой России! Под дружный галдёж «первоклассников» погасли все запретительные таблички. За окном услужливо расступились мелкие облака, а в них качнулся солнечный диск. Стало вдруг легко и просторно. Я отвернулся к окну. Слева лежало бело- голубое пространство, привычное, как потёртые джинсы.
Я закрыл глаза и вспомнил, что облака, которые только что разглядывал, напоминают разрозненные образы из не понятых мною легенд – высокие соляные столбы из библейского мифа, печальные снежные бабы из давних зимних сказок, и – из фильмов – пышные шляпки атомных грибов на тоненьких ножках. Никого уже не пугающие, а, напротив, внушающие иллюзию узнаваемости бытия. Пространство высоко над землёй застыло в таинственных, но примелькавшихся символах.
