I послание к коринфянам, 3:16
Если кто из вас хочет быть мудрым в нынешнее время, тот да станет безумцем, чтобы оказаться мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие перед Богом.
Там же, 3:18-19
Кто думает, что знает что-либо, тот ничего еще не знает так, как следует знать. Но кто любит Бога, тому и знание от Него.
Там же, 8:2-3
Видимое временно, а невидимое вечно.
II послание к коринфянам, 4:18
Закон добр, если кто применяет его законно.
I послание к Тимофею, 1:8
Избегай тех, кто постоянно учатся, но доискаться истины не могут.
II послание к Тимофею, 3:7
Для чистых все чисто, а для оскверненных и неверных нет ничего чистого.
Послание к Титу, l:15
Судя времени, вам надлежало бы быть наставниками, но вас снова нужно учить азбуке слова Божьего.
Послание к евреям, 5:12
Не неправеден Бог, чтобы пренебрег делом вашим и преданностью вашей.
Там же, 6:10
Если бы первый завет был без недостатков, то не было бы нужды
утверждать другой.
Там же, 8:7
Вера есть осуществление ожидаемого и уверенность в том, что не очевидно.
Там же, 11:1
Всегда радуйтесь.
I послание к фессалоникийцам, 5:16
Все испытывайте, хорошего держитесь.
Там же, 5:21
Не спешите сомневаться и смущаться ни от духа, ни от слова, ни от послания – будто уже наступает день Христов. Да не обольстит вас никто никак: ибо день тот не настанет пока не случится отступление и не откроется человек греха, сын погибели, выдающий себя за Бога.
II послание к фессалоникийцам, 2:2-4
ТАЛМУДИЧЕСКИЙ ПЕРИОД
ВВЕДЕНИЕ
Лишенные политической самостоятельности, рассеянные по миру, преследуемые за самобытность и привыкшие уже к потрясениям, евреи переживают в начальном веке христианской эры новую трагедию: разрушение Святого города, Иерусалима, и уничтожение Святая Святых, Храма. По логике вещей трагедия эта должна была предопределить исчезновение самого народа, лишившегося теперь уже как государственности, так и символа религиозного единства. К тому же именно в этот период мир испытывает серию взрывов, выбросивших в небытие чуть ли не все национальные культуры, находившиеся в более надежных условиях, нежели еврейская. Такою взрывною силой обладала сперва греческая, затем – римская, и позже – универсалистские цивилизации христианства и мусульманства. Еврейская культура, однако, не только выстояла, но обрела в этот период новое дыхание.
Как же это случилось? На подобный вопрос немыслимо отвечать однозначно, привлекая исключительно логические, 'земные' доводы, или, наоборот, ссылаясь лишь на мистические понятия. Ясно одно: каким бы ни был ответ, он должен обозначить основные слагаемые еврейского духа, в пределах которого мысль чувственна, а страсть осмыслена не просто знанием, но и верой; в пределах которого преданность абстрактному Богу проявялется помимо прочего, в соблюдении обета, данного отцу, и в воспитании готовности к обновлению этого обета у потомка. Весь дух еврейский уже до наступления талмудической эпохи оказался настоен на священном обете самосохранения. Библия и Пророки убедили евреев, что этот обет обусловлен не инстинктом жизни; он одухотворен верой в то, что Израиль несет сйятую миссию, а посему должен жить. Миссия эта не преходяща: вести мир к Божьему Царству. Но если Библия и Пророки предложили народу программу живучести, раввины талмудической эпохи разработали его методику,- как же именно выжить?
Ответ был представлен ими в бесчисленных фрагментах, интепретирующих Тору с ее 613 пунктами запрещений и предписаний, следование которым должно отличать еврея от всего остального мира, отличать ведущего от ведомого. Эти 'продолжения' служили одной цели: обнести Тору изгородью, ибо огороженный виноградник надежнее неогороженного' (Абот Натан, 1:2а). К 200 г. н. э. 'изгородь' выглядела уже как шеститомный свод четырех тысяч канонических предписаний на любой случай жизни. Этот труд бы назван Мишной, Повторением. 'Повторение' азбуки и тонкостей еврейского духа и уберегли Израиль от плачевной участи тех многих народов, которым повторять было либо нечего, либо, увы, незачем.
Завершив Мишну, еврейские мудрецы отгородились от мира, уйдя в бесконечные споры вокруг новоутвержденных представлений. Эта трехвековая дискуссия, – вылившаяся в 63 трактата-комментария к Мишне, названных Гемара, Исследование, – выявила одну из характерных черт еврейского духа: его диалектичность, что помимо изощренности и демократизма приносит Израилю и долговечность. Не успокоились раввины и тогда, когда в самом начале шестого века основная опасность исчезновения еврейства казалась уже позади, и Мишна была объединена с Гемарой, названа Талмудом, Учением, и воспринята всем народом как воплощение священной мудрости, символ родины и надежных границ. Огромный материал, накопленный в раввинической среде, но не вошедший в Талмуд, был позже заново обработан, собран и на зван Мидраш, Толкование, – еще одна изгородь, обнесенная вокруг Торы.
Между тем, ни одна из изгородей, сохранивших Израилю жизнь, не 'отняла' его от остального мира. Мудрость – это также чувство меры, и талмудисты это понимали: 'Обносить Тору слишком высокой изгородью не смейте, ибо изгородь может рухнуть, – и погибнут насаждения, которые ей следовало защитить' (Абот Натан, 1:2а).
