рояля штопор и нацеливает себе в ладонь. Я морщусь.
– Не надо.
– Хорошо. Не буду. А ещё, говорят, люди перед смертью жизнь вспоминают. И я вот думаю иногда, что бы я вспоминал?
– Джуду?
– Ну нет! – хмыкает. – Наверняка в последний момент вспомнится какая-нибудь ерунда. До обидного. Например, как торговался в Барселоне на рынке из-за бычьего хвоста двести годочков тому назад. Или трое шелудивых нищих под стенами Иерусалима времён Империи.
– Каких ещё нищих?
Но он не отвечает. Вдруг ныряет глубоко в себя. Нездешний взгляд, и я вспоминаю то, что бормотал он в ночь, когда Александр нас покинул.
– Слушай, хватит на меня дуться! – Он резко оборачивается, вернувшись в реальность. – Я ни при чём, ты сама знаешь. Да, я был не прав, признаю. Наши люди – оба замечательные. Что твой, что моя. Каждый по-своему. И никто не виноват, что всё так сложилось.
Да, конечно, ты прав, Яр-братишка. Никто не виноват. Ни ты, ни я. Ни Ём. Ни Джуда. Просто так сложилось. Клубок судеб.
– Ни ты не виновата, – продолжает он, – ни я, что поступлю так, как хочу. И что я буду первым. Обязательно буду!
И показывает мне язык. Смеётся в глаза.
– Ах ты! – замахиваюсь на него, но он соскакивает с рояля и бежит. – Ну постой. Попадись только мне!
Яр хохочет и дразнит меня. И я тоже смеюсь. Носимся, как дети, вокруг рояля.
– Ну всё, загоняла. – Он останавливается на том месте, где начал, и я врезаюсь в него. Сгребает меня и прижимает к груди. Стоим и глубоко дышим, и радость играет в венах. Слышу, как у Яра в груди бьётся сердце. Всё-таки бьётся, слава богам!
– Так выпьем же, сестрёнка! – Он берёт бутылку. – Выпьем, чего нам терять!
Наливает вино. Бордовая жидкость плещет в фужеры, оставляя на стенках густой след. Откуда только достал такое? Я вдруг представила, как изменилось бы у Ёма лицо, предложи я ему этого вина.
Ём. Я и Ём. Всё кончится – и никогда не повторится. Ни он, ни эти бульвары, ни весна, ни Москва. Всё кончится – и никогда не вспомню о нём. Всё будет, и я буду, и новые люди – а любовь останется здесь, с ним, в этой жизни.
А Яр, выходит, наоборот. Будет помнить Джуду всегда. О, Лес! Я не знаю, что более жестоко.
– Выпьем, брат! Нам нечего с тобою терять!
– Я так и знал, сестра! Всё-таки мы похожи. Держи!
Он вручает мне бокал, садится на подлокотник, с ногами на диван. Я – на другой.
– Подумать только: вот мы сидим и глядим друг на друга. Всё бренно. А мы с тобой отчего-то остаёмся, – бормочет Яр. – Давай же как люди. За тебя! Или как? За что обычно пьют люди?
– За любовь?
– Отличный тост. За любовь! За то, что наши люди нас счастливей!
– За что же тут пить, Яр?
– И правда. Значит, за бессмертие.
– Или за смерть?
– За смерть точно не пьют. За вечность!
– За вечность, Яр!
– За всё, что мы с тобой не прожили, за всех, кого мы с тобой позабыли. За нас, сестрёнка!
И подносит бокал к губам. Я тоже приближаю его и чувствую страх. Никогда не могла бы подумать, что пойду на такое. Невольно поднимаю глаза на брата: что он? Тоже остановился. Смотрит на бокал и никак не заставит себя. Может, не надо?
– Может, не надо, Яр?
– Чего не надо? – Он злится. – Это вино. Всего лишь вино. Они литрами его пьют! Смотри, какой цвет. Ммм, а какой аромат! Ты только понюхай!
Он подносит бокал к носу и глубоко вдыхает. И вдруг его глаза становятся в пол-лица. Он обмирает, а в следующий миг откидывается навзничь и падает.
Звенят осколки.
