– Яр! – бросаюсь к нему. – Яр! – Стаскиваю с дивана, вглядываюсь в лицо, хватаю безвольную руку, шлёпаю по щекам. Ничего не понимаю. Осматриваю, щупаю. Подношу ладонь к носу. Дышит. Кладу ладонь на грудь. Бьётся.
– Ах ты, Яр. Братишка мой, Яр…
Но он крепко спит.
Глава 10
Первый жребий
С утра брат мучается похмельем. По-другому это состояние не назовёшь: хандрит, блажит и кидается на всех. Ифриты, завалившиеся на рассвете, жмутся к стенам, стараясь сделать вид, что их нет. Стоит пойти погулять. Но сделать этого мы не можем: спозаранку заявился охранник из школы искусств, дёргает дверь, прислушивается и явно подозревает чьё-то присутствие. Уходить просто так не собирается. Юлик предложил было открыть ему и разыграть офис, за что Яр запустил в него оставшимся бокалом. Услышав звон стекла, охранник замер, а потом принялся ковырять в замке чем-то жёстким.
– Душно, – страдает Яр. – Хоть бы окно открыли.
– Тебе бы на улицу, – качаю головой.
– Пойдёшь тут на улицу, – ворчит брат и косится на дверь.
Труся и сжимаясь под этим взглядом, Юлик открывает окно. Потянуло солнцем, запахом нагретой крыши. Прозвенел трамвай, разворачиваясь на бульваре. С шумом опускается голубка, за ней спикировал голубь и принимается ворковать, коготками стуча по железу. Сквозь уличный гул долетают обрывки музыки.
– Что это? – Яр приоткрывает глаза.
– Народ гуляет, светлейший, – говорит Цезарь. – Праздник.
– Ммм. – Яр закатывает глаза от боли.
– Да, сегодня какой-то праздник, – вспоминаю я. – И Ём в парке играет. Пойдём туда, брат, – трогаю его за плечо. – Я хочу, чтобы ты послушал Ёма. Тебе станет лучше. Юлик, сделай же что-нибудь!
– Ну что я сделаю! Всё сделай и сделай! Ума я не приложу, княжна!
– Я тебя обратно… того… – обещает Яр, не открывая глаза. – Дематериализую.
Юлик вжимает голову в плечи.
– Хорошо, – ворчит Цезарь и спускается из гамака. – Я тебя выручу. В последний раз. Запомните это, светлейший. В последний.
– Давай, давай, – машет на него Яр.
Цезарь исчезает. Через минуту охранник, отлипнув от замка, тяжёлой поступью спускается вниз. Щёлкает замок, и сияющий Цезарь распахивает дверь.
– Свобода, светлейший, – говорит, довольный собою. Яр тут же ринулся мимо него к выходу. – Не стоит благодарностей, – кидает вслед ему Цезарь.
– Как ты это сделал? – спрашиваю.
– Сила убеждения, княжна, – ухмыляется. – Нашептал, что вскрывать дверь лучше с участковым. – И расплылся в улыбке.
Я спешу за братом. К этому часу солнце так разогрело крышу, что на чердаке тяжело дышать.
Ночью Джуде приснилось, что у неё украли кошелёк. Девчонка-цыганка с птичьей костью и проступающими под кофтой сосками, как две вишенки, ловко вывернулась из-под её руки и прыснула по бесконечным коридорам сновидения. А Джуда кинулась следом, понимая со всей отчётливостью, что её не догнать и что украли у неё больше, нежели деньги.
Сон множился, дробился, мелькал коридорами и босыми грязными пятками беглянки, и по мере того росла и росла печаль от кражи, росла и росла тоска. Джуда понимала, что для такой тоски у неё надо было не кошелёк украсть, а как минимум душу. Она бежала, выбиваясь из сил, цеплялась за стены сна, пыталась обмануть девчонку, но всякий раз, когда вот-вот готова была её схватить за смуглое плечо, та оказывалась на несколько шагов быстрее и на секунду проворнее – и ускользала.
