Тоска достигла сердца. Джуда остановилась, понимая, что ничего не может сделать. Опустила руку в карман и нащупала там что-то. Оно здесь? – удивилась, вынула руку и разжала ладонь.
Маленькая девочка, хрупкая статуэточка из терракоты, цыганочка в ярких тряпках и звенящих браслетах на ногах танцевала у Джуды на ладони. Блестя глазами, полными смеха, она танцевала так, как Джуда могла увидеть только во сне. Это был не танец, а совершенство, и Джуда узнала – это его она с таким трудом воплощала в мир.
Все мы носим в кармане собственную смерть, подумала Джуда и проснулась. И сразу пошла заниматься. Уже накануне она почувствовала, что у неё получается. Что идеал, которого она искала, стал приоткрываться, что танец прорастает, как трава. Мышцы становились мягкими и послушными. Тело поддалось и теперь медленно, но неизбежно проявляло через себя то, что Джуде хотелось. Она работала, не чуя себя. Перед нею словно бы стояли солнечные танцовщицы со стен храма камасутры из Каджурахо, а закрывая глаза, Джуда видела себя со стороны, и два видения сливались в одно. Ей казалось, что она ухватила тигра за хвост, теперь главное – не упустить.
Она пришла в себя только после полудня. В зал заглянули ученики. Постучали, но Джуда не услышала; тогда дверь приоткрылась, и вошёл один из преподавателей. Он увидел Джуду в трусах и топе, блестящую, словно облитую лаком, точёную, будто вырезанную из кости, танцующую с закрытыми глазами. Она была на пике своих сил и способностей. Она делала то, ради чего жила. Преподаватель закрыл дверь, но через какое-то время вошла вся группа – другого помещения не нашлось. Джуда очнулась от аплодисментов, рассмеялась, увидев восхищённых девушек и юношей у стены, и выскользнула из зала.
Она была счастлива. Приняв душ, растершись до жара, умастившись благовонными маслами, как древняя танцовщица при храме, она сидела в глубоком кресле у стойки регистрации и не могла припомнить момента в своей жизни, когда была бы столь полно счастлива.
Закрыла глаза, увидела на сетчатке лицо Яра, достала трубку и набрала его номер.
В трубке что-то гудело, звенело, и бурлила жизнь.
– Привет! – Яр кричал, чтобы голос долетел через шум.
– Привет! Ты где?
– Хорошо? У тебя как?
– Нормально! – сказала Джуда громче. – Я хочу тебя видеть.
– Погоди, выйду из шума. – Хруст, треск, будто он шёл по костям. – Повтори ещё раз, я не расслышал.
– Я хочу тебя видеть! – крикнула Джуда. Настасьина голова вынырнула из-за стойки. – Сейчас! – Голова улыбнулась и скрылась.
– У меня всё хорошо. Мы с сестрой в Коломенском. Тут ряженые и какой-то кавардак.
– В Коломенском? Можно мне приехать?
– Что? Чего взять?
– Я. Хочу. Тебя. Видеть. Сейчас! – стала кричать Джуда, прикрыв рукой трубку, как в рубку подводной лодки. Люди у стойки делали вид, что глухие с рождения. – Я буду через сорок минут.
– Да, да, я тебя тоже люблю! – кричал Яр.
– Я позвоню! Приеду – позвоню.
В парке было людно. Совсем не как накануне ночью. Бояре в парче и их пышно разодетые жёны, стрельцы в сафьяновых сапогах, в красных кафтанах, конные и пешие, скоморохи с дудками, монахи и купцы – всё это наполняло пространство, сновало по полянам, торговало, пело и жило своей жизнью. Современно одетые люди потерялись среди карнавала.
Яра мутило от пестроты. Он ещё был сам не свой. Пришлось взять его за руку. Музыка звучала с дальней поляны, и я стала продвигаться туда, уверенная, что найду Ёма там.
К нам подскочил фотограф, прицелился дулом объектива, но опустил его и расплылся в улыбке:
– Ой, Славка! Не ожидала тебя здесь. Привет!
Оказалось, Даша.
– Познакомьтесь, это мой брат, – поспешила представить я, заметив, что она хлопает глазами куда-то повыше моего плеча. Яр, по-прежнему бледный, но без зеленоватой синевы под глазами, кивнул как можно приветливей, подавляя рвотный рефлекс.
– Ой, вы так похожи! – восхитилась Даша, протягивая Яру руку. – Вы что, близнецы?
– Вроде того, – сказала я, сжимая ладонь Яра, чтобы лишнего по этому поводу не сказал. Не стоит нам говорить, что мы похожи. Никогда. Мы оба этого не любим. Только почему-то мало кто из людей, увидев нас вместе, может удержаться от такого
