направляло ее несколько месяцев назад, когда она искала нигилизмийский корабль под названием «Истина»?
С нею говорил древний. Говорил беспрестанно.
В этот миг София поняла, что имел в виду Горькослад, рассуждавший о «восприятии вместо ви?дения». Знать, даже не задаваясь вопросом, откуда берется знание. Руководствоваться интуитивным ощущением правильности. Перескакивать медлительные этапы созерцания, взвешивания, суждения…
И она осознала лежавшее перед нею так ясно, словно сам древний на ухо нашептал: роща эта – сокровенна. Она слишком драгоценна, хрупка, слишком опасна. Нельзя подходить ближе!
Так вот почему замолчал древний. Все на расстоянии множества миль погрузилось в безмолвие ради того, чтобы сберечь это место. Древний страшился не рощицы, он боялся за нее. Ее следовало любой ценой уберечь.
– Горькослад… – шепнула София.
Оказывается, она стояла с ним рядом, хотя не помнила, как спешилась.
– Что такое?
– Древний оберегает это место, – сказала она.
Горькослад посмотрел на рощу. Небо расколол внезапный удар грома и молнии, по долине прокатилось гулкое эхо. Несколькими мгновениями позже последовал новый удар, отдаленней и глуше.
– Да, – сказал Вещий. – Ты права. И чувство это обострилось. Что-то меняется… Знать бы, что случилось.
– Здесь этим даже воздух наполнен, – по-прежнему шепотом отозвалась София.
Горькослад покосился на нее:
– Верно. Должно быть, древний устремил сюда все свое внимание, поэтому его присутствие так мощно здесь ощущается. Разве ты его никогда прежде не испытывала?
София покачала головой. Темное небо полосовали яркие стрелы молний.
«Спеши, спеши, спеши! – как бы подсказывали они. – Еще не пришло время!»
Роща стояла непроницаемо-темная. Близящаяся буря еще не коснулась ее. Громадные деревья издали казались былинками, ничтожной порослью на пространстве долины.
На вершине холма дождь пошел раньше, чем внизу. По земле застучали тяжелые холодные капли, замолотили по листьям над головой… и дождь хлынул с глухим ревом, мгновенно перекрыв вид на долину. Тем не менее мысленным оком София с прежней четкостью видела и сокровенную рощу, и великую долину, чье лоно приютило двух скорбящих лакрим… место до того жизненно важное, столь ревностно хранимое, что сердце древнего полнилось страхом за него.
– Теперь нам надо идти. – Софии пришлось повысить голос, чтобы перекрыть шум дождя.
– Ты правда так думаешь? – удивился Горькослад.
– Клим не хочет, чтобы мы приближались. Позже – может быть, но не сейчас.
И она повернулась к Вещему, сияя от восторга. Теперь она точно знала, что делать. Она даже не сразу почувствовала леденящие струи дождя. К дождю примешался град. София запрокинула голову, закрыла глаза…
Повернувшись к Горькосладу, она увидела: Вещий рассматривал свою раскрытую ладонь.
Сперва она даже не поняла, что именно предстало ее взгляду. Горькослад держал горсть черных градин. И потеки влаги у него на лице были черными, как смытая боевая раскраска.
– Что это? – испуганно спросила София.
Посмотрев на деревья кругом, они заметили такие же потеки на зеленой листве. Тропа, по которой они пришли, успела превратиться в ручей. Черный поток, убегающий в темноту.
– Гарь, – сказал Горькослад. – Дождь из сажи…
27
Оукринг
12 августа 1892 года, 14 часов 22 минуты
Нет двух одинаковых повествовательных традиций, но, по моим наблюдениям, некоторые обнаруживают примечательное сходство. К примеру, сказания элодейцев (Вещих) обычно оканчиваются моралью, но так называемая мораль загадочна и допускает множество толкований. Сказания Сокровенной империи вполне фантастичны: прибегая к откровенному вымыслу, тамошний народ пытается объяснить необъяснимое в обыденной жизни. Истории, звучащие у берегов Жуткого моря, окрашены светом и тьмой. В них есть чудесные комические персонажи, не унывающие ни при каких обстоятельствах. Темную сторону составляют персонажи трагические, которым, чем бы они ни занимались, всегда сопутствует горе.
