— Конечно, не всерьез.
Я снова иду вперед, но Рен хватает меня за руку и поворачивает лицом к себе:
— Не всерьез, точно?
Вид у него такой огорошенный, что я уже жалею, что заговорила об этом. Что я за дура такая!
— Шучу, шучу, — отвечаю я. Но он меня не отпускает.
— Может, ты видела что-то необычное? — В его карих глазах надежда мешается со страхом. Мое сердце выпрыгивает из груди.
— Да нет же, — лгу я. — Ну, кроме того, что ты мне сам показывал.
На самом деле я вижу необычное каждый день, но не могу же я рассказать Рену о Бату, об отце, об отцовской лаборатории. Не могу, и все. Словно какое-то шестое чувство нашептывает на ухо: молчи!
Рен вздыхает и отпускает мою руку.
— Ну и ладно. Я-то уж вообразил невесть что. Больше так со мной не делай.
Я пожимаю плечами, давая понять, что мое глупое любопытство было всего лишь шуткой.
— Извини, я не хотела тебя пугать.
— Да при чем тут пугать… Просто, понимаешь, в Брайре не любят тех, кто якшается с магией. И когда у нас тут якобы жили драконы, мы тоже их не больно-то любили.
Кровь отливает у меня от лица. Отец ведь говорил, что несведущие люди могут перепутать науку с магией. Может, поэтому он и не живет в городе?
— Понимаю, — говорю я.
— Извини, просто нас тут с детства приучают быть осторожными. Ты не из Брайра, вот и не знаешь, — отвечает Рен. — Прогуляемся до фонтана?
Я беру его за руку:
— Давай. Спасибо, что показал мне свой дом. У тебя очень милая семья.
— Я рад, что ты зашла.
Рука об руку мы идем по улицам, залитым лунным светом. У меня в голове весь вечер крутится одна мысль — с тех самых пор, как Рен упомянул о больнице. Может, я смогу остановить колдуна, может, даже сделаю так, чтобы он вообще перестал красть девочек. И тогда никто больше не будет горевать так, как горевал Рен.
Мы подходим к фонтану. Я не в силах больше сдерживать любопытство.
— А эта ваша больница — она где? Ну, про которую ты рассказывал, что колдун уносит оттуда девочек?
Рен смотрит подозрительно.
— Ты что, правда не знаешь?
Я качаю головой.
— Надо же, а я думал — знаешь. Ты же всегда приходишь со стороны больницы… или уходишь туда, к ней.
— Где она находится?
Рен тычет пальцем в переулок, по которому я каждую ночь иду к тюрьме. В животе у меня холодеет от ужаса. Не может быть! Я слишком хорошо знаю этот путь.
— Далеко отсюда? — спрашиваю я надтреснутым голосом. Кажется, я даже дышать толком не могу.
Рен морщит лоб; кажется, он не понимает, почему я вдруг расспрашиваю о больнице. Я и сама не очень понимаю.
— В нескольких кварталах. Такое квадратное здание справа.
Мир замирает, словно качнувшаяся в петлях дверь, которую придержали на полдороге. Заглушая ночные звуки, в ушах грохочет кровь.
Мне отчаянно хочется убежать. Я могу думать только о девочках. Что, если это не колдун их крадет? Вдруг это я, я сама?
Мне становится нехорошо. Отец ведь ничего об этом не знает, ведь не знает же! Все не так, все шиворот-навыворот!
— Мне пора. Отец хватится.
Хвост и крылья подрагивают под плащом, норовя вырваться, лишь бы не сносить больше это ужасное напряжение. У меня нет силы их прятать.
Рен кладет ладонь мне на руку:
— Побудь еще минутку, пожалуйста!
Не могу. Но как я покину его, если он смотрит на меня таким молящим взглядом? Я стараюсь успокоиться, слушая собственное
