рост поднялся гигантский палочник[50].
Должно быть, в высоту он был не меньше двадцати футов. Толстые ноги густо усеяны шипами, голова – в человеческий рост… Выпуклые глаза медленно повернулись, обшаривая окрестности, и остановились на человеке. Склонив голову к майору, насекомое зашипело. Его дыхание отчетливо пахло смертью – этот запах Чепмен не спутал бы ни с чем на свете.
Судорожно сжимая в руке рацию, Чепмен бросился назад – туда, откуда пришел. Он вспомнил о пистолете, но тут же подумал, что стрелять бессмысленно – пули вряд ли оставят на толстом хитине даже царапину. Драться с этой тварью он не мог. Его охватила паника, и бегство было единственной реакцией, имевшей хоть какой-то смысл.
Но огромная тварь бросилась следом и легко настигла его. Чудовищные ноги гулко топали вокруг, как бы быстро майор ни бежал. Он понял, что этой гонки ему не выиграть.
Споткнувшись, он скатился по склону вниз и с маху врезался в ствол дерева. От удара перехватило дух. «Билли… – подумал он. – Ох, Билли, как жаль, что я не смогу вернуться домой…»
Выхватив из кармана запечатанный пакет с письмами сыну, он пригвоздил его к стволу дерева ножом и обвязал рукоять красным носовым платком в безумной надежде, что кто-нибудь когда-нибудь, возможно, найдет этот пакет, и Билли, в конце концов, прочтет его слова. Внезапно это почему-то стало важнее всего на свете.
Поднявшись на четвереньки, Чепмен развернулся лицом к врагу, выхватил второй нож и пистолет и приготовился отразить неизбежное нападение. Он прекрасно понимал, что все это – лишь жест отчаяния, но не мог просто лечь и умереть без боя.
Ноги палочника ударили в землю слева и справа от майора, и насекомое склонилось ниже. Вблизи его голова оказалась еще ужаснее. Словно монстр из тех фильмов пятидесятых… Чепмен представил, как длинные острые клыки вонзаются в его тело, а мощные челюсти одним движением перекусывают его пополам, и еще крепче стиснул рукоять ножа.
«Бить в глаза, – подумал он. – Ослепить гада. А там, может, и…»
Внезапно нависший над ним палочник замер, будто поваленное дерево, и почти пропал из виду, слившись с джунглями, – столь совершенен был его камуфляж.
В следующую секунду он попятился назад.
Чепмен затаил дыхание и замер. Может, чудовище не видит жертвы, пока она не движется?! Может, решило, будто она мертва?!
Сделав еще несколько шагов назад, палочник развернулся, ринулся прочь и исчез в зарослях так же быстро, как и появился.
Еще через несколько секунд Чепмен невольно усомнился в том, что на самом деле видел эту тварь. Смерть сбежала, скрылась в джунглях, оставив его позади, и он не смог сдержать широкой улыбки.
Рация вновь зажужжала, словно спеша присоединиться к его торжеству.
– Чепмен, я – «Лис-первый», слышишь меня?
В голосе Паккарда слышалось отчаяние.
– Да, сэр! – отозвался Чепмен. – Я – Чепмен, слышу вас хорошо, я…
Сзади, из-за дерева, под которым майор сидел, привалившись спиной к стволу, неспешно надвинулась тень. Лицо обдало холодом, но Чепмену подумалось, что это никак не связано с заслоненным тенью солнцем. Казалось, он чувствует ледяное дыхание смерти.
Медленно, совсем не желая видеть того, что появилось за спиной, но не в силах удержаться, он повернул голову.
Сзади стоял еще один монстр. Прежде Чепмен не видел ничего даже отдаленно похожего. Этот зверь не принадлежал к известным науке – ни к живым, ни к вымершим, – однако он стоял за спиной, дышал и, не мигая, смотрел на майора. Из его раскрытой пасти капала слюна. Испуганное лицо Чепмена отчетливо отражалось в широко раскрытых, мерцающих странным оранжевым огоньком глазах. Голова невиданного чудовища достигала шести футов в поперечнике. Огромное тело было большей частью скрыто в зарослях, сквозь которые монстр без единого звука сумел подобраться так близко…
Так близко, что можно потрогать.
– Чепмен? – сказал Паккард.
Выронив рацию, Чепмен обеими руками вцепился в свой личный жетон.
– Билли… – выдохнул он.
На привале Паккард уселся в сторонке от остальных. Трое часовых несли вахту по периметру небольшой прогалины на речном берегу, а прочие отдыхали и утоляли жажду, но оружие держали под рукой. После встречи с гигантским пауком и ужасной гибели Глушителя нельзя было ослаблять бдительность ни на секунду. Паккард старался говорить тише,
