разрушает, бесчинствует…
– Давай! Превращай в кота! – рубанул Пётр.
Шона собрала все силы, заставила свою память мгновенно наполниться всеми необходимыми знаниями эльфов. Подошла к Пётру, взяла его за руку.
– Готовы?
– Не тяни кота за хвост! – прикрикнул Пётр.
– Один, Тор, Фриг, Тюр, Бальдр, Фрейя, – забормотала она тихо и быстро. Слова заклинания перемежались именами богов, у которых Шонхайд просила помощи. Прикрыв глаза, она покачивалась в такт своему голосу, как странной и прекрасной песне, потом вдруг закружилась, быстрее, быстрее, быстрее. – Хедан! – выкрикнула она и резко остановилась. Провела руками по лицу, словно умываясь, открыла глаза.
В шаге от нее стоял кот.
Огромный, пушистый, ярко-рыжий, можно сказать, красный, с пышными загнутыми усами и величавым хвостом, украшенным мерцающей красной кисточкой.
– Ну как? – кот выгнул спину и поднял хвост. – Хорош?
– Вы восхитительны, ваше котриаторское величество, – совершенно искренне призналась Шона.
Кот степенно и важно направился к выходу, Шона – за ним. Ее так переполняли восхищение и радость, что она совершенно забыла сотворить фантом Петра, и в опустевшей галерее императорский трон зиял пустотой, как кровавой раной.
Жажда знаний
– Прошу прощения за вынужденную задержку, – Снотра немного запыхалась. – Уверена, вы даром времени не теряли. Итак, Матисс. Надеюсь, теперь все рассмотрели «Танец»?
– Очень некачественная репродукция, – заявил Мартин.
– В смысле? – опешила Снотра. Отошла, взглянула на картину еще раз.
– Где там красные коты, если они все зеленые?
– Ох, простите, – Снотра смешалась. Она совершенно упустила из вида, что обычным кошкам недоступен красный цвет. – Конечно-конечно. Я оговорилась. Но ведь это не умаляет мастерства художника и общей экспрессии картины, так? Более того, в этом и проявилась гениальность Матисса, что каждый видит танцующих котов именно в том цвете, который ему привычнее и ближе по духу.
– Мне вообще не нравится Матисс, – продолжал упорствовать Мартин. – Вот вторая картина, «Вид Коллиура». Тут вообще все как в тумане, как у нас летом в дождь, а кошки сидят одна синяя, другая фиолетовая. Во-первых, чего они расселись под дождем, где правда жизни, во?вторых, зачем он их в такие неправильные цвета выкрасил? Сплошное вранье, короче.
– Все согласны с Мартином? – Снотра еще больше растерялась: вообще-то Коллиур представал с полотна в ярком солнечном красно-оранжевом свете, таком ярком, что слепило глаза, но все кошки согласно закивали головами, застучали хвостами. – С какой- то точки зрения вы правы, – Снотра подбирала слова, – не зря, наверное, критики, увидев работы Матисса, окрестили это направление в живописи «фовизм», то есть дикий.
– Правильно! – крикнул Бихар. – Не умеешь рисовать, нечего лезть.
– А может, у него просто подходящих красок не было? – предположила добрая Соня.
– Или кошку живую никогда не видал, – добавила Гюльчатай.
– Вон Матисса из Эрмитажа! – еще громче крикнул Бихар. – Пускай канает в свой Коллиур!
Судя по реакции остальных, данная точка зрения была общей. Даже интеллигентнейший Тихон попытался тряхнуть стариной и свистнуть. Ввиду полного отсутствия зубов получился примерный пшик.
– Хорошо-хорошо, – Снотра едва добилась тишины. – В таком случае поговорим о Шагале. Надеюсь, против этого художника вы ничего не имеете? Тем более что все хорошо знакомы с его желтой кошкой Идой с полотна «Весна на лугу».
– Очень приличная кошка, – согласилась Синеглазка. – Вежливая.
– И картина хорошая, вся сине-зеленая, корова как живая, тоже зеленая, только птички белые.
– А чего тут удивляться? – вставился Пуша. – Шагал сам котом был. Конечно, понимал нашу природу.
– В каком смысле? – не сразу сообразила Снотра.
– А вот вы же книжку оставили, Мадонна нам ее читала. Не знаете, что ли? Он сам признался, что мертвым родился, Его и булавками кололи, и в ведро с водой кунали – мертвый, и все. Если б какой-то проходящий кот его не пожалел и не вселился в него, так бы и похоронили. А тут он раз – и мяукнул! Все поняли: жить будет. Мы, коты, страсть какие живучие.
