тянулись к солнцу, удлинялись ветки, глубже уходили корни, нелегка была работа, пора и отдохнуть, поспать, когда лягут снега.
И дыхание зимы, но не мертвящей, всё замораживающей, но тоже – весёлой и радостной, ибо когда ценишь тепло домашнего очага и семейный покой, как не под завывание вьюги?..
Всё это прокатилось, перелившись, словно вода через запруду.
Жизнь! Всюду жизнь, и в смерти тоже.
«Моё! – настаивал Вран. – Ибо таков порядок».
«Да, – соглашался Медведь. – Но она – другая. В ней кровь Полоза».
Голоса Зверей, конечно, только чудились замершей Анее. Уже в её собственных мыслях Медведь говорил негромким глубоким басом, а Вран – напротив, резким высоким голосом, словно бы не мужским и не женским.
Наверное, потому, что Врана никто не любит, как и Нетопыря. Боятся, да, но не любят.
А может, ничего такого Звери друг другу и не говорили?
Только Медведь подался вперёд и положил лапу на грудь Предславе.
Отчаянная надежда шевельнулась в Анее, детская, старая – ведь бывает же так в сказках, брызнул мёртвой водою, закрылись раны, брызнул живой – и встал герой, как от сна пробудился!..
Медведь словно почувствовал, вскинул голову, взглянул на Анею сочувственно и чуть ли не виновато. Вздохнул и вновь обратился к ворону:
«Отпусти. Добром».
«О! – обиделся Вран. – А то что?!»
Медведь не сердился. Он огромный и сильный, он несёт на себе всю землю, всех на ней живущих.
Он просто вздохнул, и лапа его чуть сильнее нажала Предславе на грудь.
Туманный образ поднялся над телом павшей волшебницы, и это была та самая Седая, что столько лет наводила страх на всё, лежащее к югу от Карн Дреда.
«Видишь? – по-прежнему беззлобно сказал Медведь. – Она моя. Кровь Полоза. Преобразилась. Должна быть со мной».
Ворон раскрыл широко клюв, закаркал возмущённо.
«Порядок! – слышалось в нём Анее. – Закон! Вековечное правило…»
«Да уймись ты, – негромко и с сожалением заметил Медведь. – Всё злишься, всё злобишься, брат, скоро совсем как Нетопырь сделаешься».
Нетопырь.
Анея не знала, что именно сказали друг другу Звери, вернее, их посланцы, их отражения – но вот это слово распознала точно.
Конечно, это было не слово. Образ, видение, ощущение – но точное и недвусмысленное.
Нетопырь.
Не говорила о нём старая Анея юной своей ученице, да и сама старалась вспоминать пореже. Не говорила, не вспоминала, пока не очутились они с ним лицом к лицу здесь, на Острове Крови. Никто не знал, где он обитает, никто не знал, какой в точности магией владеет…
К нему не обращались ведуны русских земель, к единственному из всех Зверей. Он не вредил, нет. Но он никогда и не помогал, в отличие от того же Врана. Вран суров, обидчив, своего не уступит, но с правильным словом и подходом…
А сейчас – Нетопырь[19].
Однако Нетопырь – Нетопырём, был он тут, да сейчас его нет. А есть два Зверя – даже три! – глядящие друг на друга глазами своих посланцев.
Медведь выразительно мотнул головой, указывая на вставший рядом с ним призрак Седой.
Ворон не менее выразительно голову нагнул, вытянул вдруг лапу, совершенно по-человечески раскрывая когтистые пальцы, и словно потянул на себя незримую сеть; тень Предславы в медвежьем облике качнулась и, упираясь лапами, тем не менее заскользила прямо ко Врану.
Бестелесный взгляд столкнулся с Анеей.
«Прощай, сестрица».
– Нет! Постой, Вран Великий, постой, подземных пределов господин! – сухо перестукнулись висящие на груди Анеи деревянные обереги. Сама творила-резала, сама руны чертила, сама заклинала – светлым солнышком и серебристой луною.
– Постой, великий, погоди. – Она встала на одно колено, но смотрела прямо в слепые глаза страшной птице. – От вас наш род
