Дружинники напирали на врага и из воды, и со стороны холма. Даже окажись местные воины трусами – бежать им было просто некуда.
Бог войны довольно усмехнулся, ударил молотом в щит и громко провозгласил:
– Прекратите бой! Остановите сражение! Есть время для битвы, есть время для пира! Мы пришли сюда не за вашими жизнями, славяне, а за славой и весельем! Хватит драться! Вы доказали, что есть истинные воины и достойные мужи! Можете больше не продолжать! Но вы проиграли схватку, и пиво причитается с вас. А если кто-то из вас считает, что я не прав, пусть идет сюда и попытается доказать свою правоту в открытом поединке!
– Я бы принял твой вызов, муж хозяйки вод, – простонал с земли переломанный вождь. – Но законы гостеприимства запрещают нам убивать путников, постучавших в наши двери. Дабы не нарушать традиций, я лучше угощу тебя и твоих побратимов настоящим толлензским пиром! Щедрым, сытным и хмельным.
– Вот это ответ настоящего воина! – рассмеялся Викентий и протянул руку лежащему мужчине. – Достойные дети достойной земли!
– Дети воды… – поправил Ронан и принял его помощь.
Однако прежде чем предаваться веселью, первым делом воины позаботились о раненых, спрятав переломы в лубки и перевязав порезы, собрали погибших. Как обычно, убитых оказалось немного – пятеро славян и четверо дружинников.
Даже в самых ярых здешних схватках палицы и топоры ломали только кости, но редко повреждали внутренние органы. Проломить череп, особенно защищенный шлемом с плотной меховой подложкой, – дело тоже непростое. Тут со всего замаха надо бить, а в тесной драке место и время для этого редко когда находятся. В битве самое опасное оружие – стрела. Она в тело глубоко входит, способна и до сердца, и до печени добраться, легкие порвать. Даже копьем подобную рану и то редко нанести получается. Но в битве у причалов лучники отчего-то не появились. Повезло.
– Дозволь обратиться, хозяйка вод, – подошел к Фригг славянский вождь, правая рука которого уже висела на перевязи. – Не проводишь ли ты в последнюю постель своих храбрых детей?
– Да, дитя, – степенно кивнула супруга великого Одина.
– Вы упокоите своих мужей рядом с нашими? – снова спросил он.
– Разумеется, – вместо нее ответила Валентина.
Все четверо погибших дружинников Одина уже стояли рядом с ней, в светлых замшевых одеждах, с собольими плащами на плечах и нефритовыми топорами в руках. И коли души павших уже заняли свое место в рядах храбрецов Валгаллы – какая разница, что случится с их телами?
Местные мужчины принесли откуда-то лосиные шкуры, переложили тела на них – и траурная процессия двинулась через плотный и на удивление ровный ольховник с деревьями примерно одного возраста. Путь оказался долгим, не менее двух часов. Наконец лес расступился и впереди раскрылось обширное коричневое болото с зелеными пятнами из ряски и редкими невысокими деревцами. Славяне вышли на широкий, почти в три шага, помост, направились через топь. Гать оказалась недлинной, через две минуты закончилась. Прямо с помоста воины взрезали копьями тонкий плавучий дерн, открыв окна в черную трясину. Поправили тела погибших, придав им позы спящих людей, осторожно опустили в вечную темноту.
– Сберегите, всесильные праматери, крепкий сон детей ваших, – печально склонил голову Ронан. – Любовь ваша их породила, любовь ваша их сохранит и убаюкает.
– Да будет так! – простерла свою руку могучая Фригг, и вода мелко забурлила, а дерн неспешно сомкнулся над телами.
Живые воины повернули обратно, но за помостом Ронан пошел не прямо, а повернул влево, вдоль берега, затем вправо, в старый-старый березняк. Полчаса быстрого шага по тропе, впереди показался очередной взгорок, заросший лебедой и осокой, а в нем…
– О-о, черт! – охнула Валентина. – Вы что, живете в холмах?
– Коли изначальные народы, нам свое покровительство дарующие, в домах подземных обитают, то и нам надлежит их примеру следовать… – витиевато ответил вождь местных славян и посторонился, жестом приглашая гостей входить в широкую, двустворчатую дверь, прорезанную в склоне пригорка.
– Да останутся чисты ваши помыслы, под кров наш входящие! – встретил их за дверью старик с пахнущей прогорклым жиром курительницей. – Да будет сон ваш крепок, живот полон, а душа покойна!
Внутри холм оказался не просто домом – а целым огромным городом, не уступающим размерами Смоленску или Чердыню. Подсвеченные многими кострами вдаль уходили могучие каменные столбы, держащие обширную кровлю. Пологи, плетеные стены, камышовые циновки отделяли углы от общего пространства, сверху свисали длинные ветки, сучья, на которых там и сям
