На такое, слитое с предупреждением, увещевание беркут ответил презрительным криком, и Остен, вздохнув, позвал караулящего у дверей Антара.
– Иди сюда, помоги мне – наша пташка опять показывает свой норов!
…Немедля появившийся по зову тысячника «карающий» попытался подойти к беркуту с другого бока, и Ставгар, смекнув, что его хотят загнать в угол, поспешил вывернуться из клещей, отбежав в третью сторону на всю длину привязанного к ногам повода. Во время этого маневра ему пришлось на миг повернуться к загонщикам хвостом – рука Антара тут же скользнула по встопорщенному птичьему оперенью, а Ставгар, ведомый уже чувствами и навыками беркута, немедля перевернулся на спину, выставив перед собою грозные когти.
Совладать с разъяренной птицей, чей клюв с одного удара дробит позвоночник зайцу, непросто, но амэнцы нашли выход и на этот раз. На беркута полетела мешковина – укутав птицу с головой, она на короткий миг заставила Бжестрова отвлечься от действий врагов, а «карающие» в этот раз не упустили представившейся им возможности.
Несмотря на отчаянный клекот и окровавленную руку Антара, Ставгар таки умудрился поквитаться хотя бы с одним обидчиком, и даже толстая кожа перчаток «карающего» не спасла, – крылья упрямой птицы оказались спеленуты все той же мешковиной, а ноги обездвижены кожаными ремнями. Антар, недовольно бурча под нос тихие ругательства, теперь удерживал все еще недовольно клекочущего беркута в нужном для кормления положении, а Остен занялся отвергнутой Ставгаром дичью. Принеся плошку воды и напластовав снятую с заячьего бедра мышцу на маленькие куски, тысячник насадил одну мясную полоску на тонкую деревянную палочку и, обмакнув ее в воду, прищурившись, посмотрел на своего пернатого пленника.
– Ну что, начнем трапезничать? Как там крестьянки в селах говорят – за мамку, за татку, за деда с бабкой?
Возмущенный крик беркута стал ответом на эту более чем неудачную, с точки зрения Ставгара, шутку, а тысячник, перехватив птицу за раскрытый клюв, аккуратно пропихнул ей в глотку заранее заготовленный кусок мяса, который волей-неволей пришлось глотать.
– Вот и славно. Будем считать, что первую ложку ты съел за вашего князя Лезмета. А вот следующая будет… – выбирая, какую мясную полоску насадить на прут в этот раз, Остен ненадолго замолк, но потом, определившись с выбором, произнес: – За нашего Владыку Арвигена, – и в клюв беркуту быстро пропихнули еще один кусок дичины…
Далее все пошло уже по накатанной, и как ни противился Бжестров подобному кормлению, как ни сверкал сердито глазами на своих мучителей, в течение следующего получаса ему пришлось откушать мяса не только за князей всего Ирия, но еще и за Антара, за самого тысячника и даже за своего родителя, вырастившего столь непутевого сына. Единственной, кого ни разу не упомянули во время этой принудительной трапезы, была лесовичка, но Ставгар и без этого был унижен до крайности, а горечь от собственного бессилия мешалась в его естестве с ощущением ленивой сытости, да и сам вкус сырого мяса не вызывал в нем более отвращения, и это пугало Владетеля, подтверждая его худшие подозрения. Птичье тело жило собственными устремлениями и вкусами, не имеющими ничего общего с человеческими.
Когда дверь за вышедшими в коридор воинами закрылась, Антар, еще раз взглянув в забранное решеткой оконце на замершего в углу беркута, со вздохом повернулся к поигрывающему ключами тысячнику.
– Эти слова… были лишними, глава. Крейговец никогда не простит тебе такой насмешки.
Вместо ответа Остен, подбросив ключи высоко вверх, поймал их левой рукой и лишь потом посмотрел на Чующего. Без гнева, но с усмешкой.
– Бжестров и так ненавидит меня за свой нынешний облик – его очередная обида ничего не изменит, Антар.
Но Чующий, услыхав такой ответ, лишь нахмурился пуще прежнего:
– Тогда запечатайте свое заклятье, глава. Не играйте с огнем – если ненависть крейговца так велика, то он опасен, даже будучи птицей. Ну а если Владетель вернет себе человеческий облик, то все может обернуться совсем худо. Он будет мстить, глава. И мстить жестоко.
Высказав свои опасения, Антар покаянно опустил голову – пожилой воин чувствовал, что, указывая Остену, ступил на слишком уж зыбкую почву, но тысячник остался таким же спокойным, как и раньше. Разве что едкая усмешка более не кривила его губы.
– Нет, Антар. Мне, конечно, отрадно, что ты так переживаешь за мою шкуру – у какого еще колдуна сыщется столь преданный ему Чующий, – но ничего менять не буду.
Если у Бжестрова хватит смекалки найти оставленную для него лазейку и людей, что смогут ему помочь, я лишь порадуюсь достойному противнику. Сам знаешь, какая шваль окружает меня в последнее время… Ну а если Ставгар так и не начнет думать головой, то у Владыки Арвигена появится новая любимая игрушка. Как видишь, я останусь в выгоде в любом случае. – Остен, тряхнув головой, направился прочь от двери, а Чующий молча последовал за своим главой.
