– В этом не было твоей вины – такова сила этого места. – Мои слова вновь заставили Рэдлина призадуматься, и остаток пути мы проделали в полном молчании.
По прибытии на заставу глава уступил мне на ночь свою комнату. К тому времени я слишком устала для того, чтобы возражать, – сил хватило лишь на благодарственный кивок. На узкой и жёсткой кровати мне, к счастью, ничего не привиделось, так что проснулась я вполне отдохнувшей. К этому времени жизнь на заставе уже кипела в полную силу. До меня доносились голоса, плеск воды у колодца, стук молота из кузни…
Найдя в комнате таз и кувшин с водой, я умылась, переплела косу и привела одежду в порядок. Самое время было спускаться вниз, но я, сев на уже застеленную постель, достала из сумки письма в Мэлдин и призадумалась. Ночное видение сильно походило на предупреждение но стоило ли из-за него поворачивать обратно? В храм я ехала не из пустого любопытства – мне нужны были знания, что же до возможного коварства сестёр из Мэлдина…
Власть над душами и умами – тяжкое бремя, и далеко не все могут нести его достойно. Я уже успела убедиться в том, что Матери храмов часто ведут сложную игру за влияние – было бы странно, если б Хозяйка Мэлдина стала бы исключением из этого правила… Что ж, письма матери Вериники станут для меня не только пропуском к секретам Мэлдина, но и щитом. Я же, оказавшись в храме, постараюсь читать то, что написано между строк, и не буду верить тому, что выставлено напоказ… К тому же я могу покинуть Мэлдин в любое время…
Успокоив себя такими мыслями, я вновь спрятала письма в сумку и спустилась вниз. Крутая лестница привела меня прямиком в обеденную, и хотя я вошла тихо, стараясь не привлечь к себе лишнего внимания, все находящиеся в зале «карающие» немедля повернулись ко мне. От их любопытных, слишком уж пристальных взглядов стало не по себе, и я поспешила выйти на улицу, где меня ждало то же самое – собравшиеся во внутреннем дворе воины, глядя мне вслед, едва не сворачивали себе шеи.
На счастье, слишком долго гадать над таким поведением «карающих» не пришлось. Очень скоро выяснилось, что Рэдлин уже успел рассказать о нашем приключении всему отряду в самых ярких красках. Причем, оставив за собою скромное второе место, главной героиней он вывел меня, не забыв упомянуть ни о том, как я направила коня на одного из разбойников, ни про то, как лечила его в кромлехе…
Узнав, из-за чего ратники на заставе едят меня глазами, я пожалела о том, что, зашивая Рэдлину руку, заодно не зашила ему и рот – менее всего я желала прославиться среди «карающих»… Слухи расходятся широко и причудливо – мне даже думать не хотелось о том, до кого в конечном итоге мог дойти рассказ Рэдлина… Искаженный, не раз переиначенный на новый лад по много раз, но тот, кто ищет, сможет уловить истину!
Впрочем, столь кровожадные мысли касательно Рэдлина занимали меня совсем недолго – после завтрака оказалось, что разбойники не успели полностью разворошить мои потерянные вместе с лошадью сумки и большая часть трав и припасов уцелела.
Пока я занималась тем, что все заново раскладывала и упаковывала, глава заставы тоже времени зря не терял. Я как раз застегнула последнюю пряжку на снаряжении, когда в двери выделенной мне на время комнаты постучался её настоящий хозяин и сказал, что ему удалось подобрать для меня подходящую лошадь. Не соблаговолит ли госпожа пройти с ним в конюшню, чтобы взглянуть на кобылу?
Поскольку новой лошадью я и не чаяла обзавестись, собираясь пристать к первому же подошедшему к заставе обозу, предложение главы меня заинтересовало.
И четверти часа не прошло, как я, замерев около стойла, рассматривала неожиданный подарок. Кобыла была той же масти, что и убитая подо мною смирная храмовая лошадка, но в жилах стоящей передо мною гнедой красавицы текла, несомненно, благородная кровь – «щучий» профиль, тонкие сухие ноги и лебединая шея служили этому лучшим подтверждением. Длинная грива и пышный хвост лошади были расчёсаны волосок к волоску, а шерсть блестела, точно шёлковая, – глядя на это великолепие, я невольно задалась вопросом, кому из «карающих» довелось провести целое утро со скребницей и гребнем…
– Ласточке пять лет. Она послушна, небоязлива и хорошо выезжена, – нарушил затянувшееся было молчание стоявший подле меня глава заставы.
Лошадь, точно уловив, что её хвалят, тихо заржала и топнула копытом, а я покачала головой.
– Она умница и красавица – это сразу видно… Но она слишком хороша для меня…
Услышав мои слова, глава нахмурился:
– Скромность – похвальное качество для служителей Семерки, но сейчас она излишня… Считайте, госпожа, что Ласточка – это моя плата за оказанную Рэдлину помощь, а жизнь своих людей я ценю высоко…
После таких слов мой очередной отказ был бы уже оскорблением. Я искоса взглянула на «карающего» – на нахмуренные, с
