точки зрения!
– Не могу, девушка с глазами цвета амариллиса, – сокрушенно ответил старик. – Вы сами мостите свою дорогу и сами идете по ней. Сейчас вы пишете не только историю своих отношений, но историю вашего мира.
– А можно, прежде чем писать… – хмыкнула я, в расстройстве кроша пальцами бронзовый подсвечник. Рявкнула: – Вы ему все же намекнете, что, как женщину ни назови, она покладистей не будет!
Старик грустно улыбнулся и переключил внимание на замершего Агилара:
– Я предупреждал тебя, воин пустыни. Я говорил тебе – не торопись. Но ты захотел все и сразу. Нет вихря в клетке, нет любви в неволе и нет согласия без жертвы. Подумай над этим, глупец, пока не умер в мучительном одиночестве! – И растаял.
– А объяснить ему толком?!! – взвыла я. – У меня уже на языке мозоль!
– Дай посмотрю, – подошел ко мне ничем не пробиваемый мужчина, притягивая к себе и укутывая теплом своего тела, своим неповторимым запахом.
Одна только беда – мое тело осталось глухо к призыву.
– Да хоть пощупай! – в сердцах сказала я. – Нет у меня к тебе никаких чувств. Все внутри словно замерзло.
– Я отогрею, – пообещал он, бережно поднимая меня на ноги и увлекая к кровати. – Просто дай мне возможность показать, как я тебя люблю.
– Покажи это или нет – все равно ничего не изменится. Ты для меня навсегда умер, воин, – вздохнула я, сдаваясь и четко понимая, что сейчас никакие слова ничем не помогут.
Он должен удостовериться сам. Сам понять, какой ущерб нанесен нашим зарождающимся, но так и не родившимся отношениям.
Но Агилар повел себя очень странно. Для начала он достал из поясных ножен кинжал и одним движением разрезал на мне всю одежду спереди. Сверху донизу. Я даже испугаться не успела, с изумлением наблюдая, как он мастерски распотрошил мои одеяния. Потом я удивилась во второй раз, когда он проделал то же самое со своей одеждой.
Ладно мое барахло – в конце концов, я не в златотканых уборах ночью спать ложилась. Но хозяин дворца, в отличие от меня, был одет вполне прилично. И весь блистал золотым шитьем, шелком и драгоценностями убора!
Но и это еще не все!
Он сдернул с меня растерзанные остатки ночных одежд, разоблачился сам и с печальной улыбкой переспросил:
– Так ты намерена навсегда отлучить меня от своей постели, сегилим? И почести первой жены второго военачальника паши тебя не интересуют?
Я с трудом оторвала свои зенки от красивого обнаженного мужчины рядом с собой и неохотно промычала нечто утвердительное.
– Тогда наш последний раз ты никогда не забудешь! – твердо сказал Агилар.
Он хлопнул три раза в ладоши и отдал на ухо указания прибежавшему мальчику-слуге. Затем подхватил меня под коленки и понес на ложе, взяв попутно на кровать перевязь с ножнами. Это меня весьма насторожило.
– Я люблю тебя, Амариллис, – нежно произнес мой партнер и резанул свой бок кинжалом, вынутым из ножен.
Хлынула кровь. Он щедро размазал багряную жидкость по нашим телам и принялся целовать мою грудь.
У меня от удивления глаза полезли на лоб, мало того, впервые вообще стало не до радостей плоти, хотя вид и запах свежей крови, прямо скажем, почему-то весьма взбудоражил.
Я попробовала заглянуть в глаза Агилару, но не получилось. Его лицо с полузакрытыми веками и странным выражением, его дикие, непонятные действия привели меня в состояние, среднее между обалдением и шоком. Хотя кровь разбудила во мне нечто темное и непознанное, страшное. Я облизнула пересохшие губы и твердо спросила:
– Агилар, что ты делаешь?
– Люблю тебя, – с полуулыбкой заявил мой бывший и нынешний (на одну ночь!) любовник. Заявил спокойно и уверенно.
Я даже поперхнулась от уверенности его тона, потому что Агилар все с той же твердой непрошибаемостью расписал кровавым росчерком второй свой бок, одновременно медленно входя в меня.
Не знаю почему, но моя темная часть натуры взбурлила. Я начала паниковать: пришло время всерьез пугаться, причем не Агилара, нет, – себя! Добровольно пролитая кровь туманила мозг, ее сакральный смысл бил по мне почище бочонка крепкого вина или тяжелых ударов молота по голове.
Я дрожала, трепеща с головы до ног, не в силах владеть собой. Ногти на руках несколько удлинились, превращаясь в натуральные когти. Опять зачесались десны, глаза перестроились, и ночь окрасилась в тысячи ярких красок. Но самой яркой для
