меня была КРОВЬ! Подаренная в знак любви КРОВЬ! Ароматная. Сладкая, как мед! Каждая моя клеточка пела, напоенная бешеной энергией бесценного дара.
А мой мужчина, пятная дорогие шелковые простыни, продолжал вколачиваться в меня со странным неистовством. Не доводя себя до финала, он каждый раз отвлекался, чтобы сделать новый надрез на руках, ногах и на своем теле, отчего вскоре я уже практически плавала в его крови. Он улыбался мне, двигался и… слабел.
Когда до меня наконец окончательно дошло, что происходит, Агилар начал белеть. У меня началась форменная истерика. Страх, злость и гнев – всегда плохие спутники. А уж если они сплелись в тугой клубок и стали не разлей вода…
Я оторвала его руки от своих плеч, спихнула неудавшегося мужа с себя и в страхе заорала:
– Ненормальный, ты что творишь?! А если я джинния и выпью сейчас всю твою кровь?!
– Я люблю тебя. – Его спокойная невозмутимость сведет меня в могилу!
Я всхлипнула, трясущимися руками ощупывая его бока. А он хмыкнул:
– Если хочешь – пей, нафасим! Я весь твой.
Но раньше я туда отправлю кое-кого другого, если только он сам себя туда не загонит!
– Ты мне скажи, с чего ты решил так интересно сдохнуть? – У меня разве что искры из глаз не летели. Под веками пекло, их жгли непролитые слезы. Страх перешел в ужас, а тот – в ярость отчаяния. – У кого-то не голова, а пустой кувшин, а вместо мозгов – коровья лепешка! – Я заорала: – Сын ишака! Дурак! Бестолочь! Совсем ополоумел!
Агилар оскалился, раздувая ноздри:
– Ты же сказала – я тебе не нужен. Эта ночь – последняя. И я проведу ее так, что потом уже ее будет не с чем сравнивать!
– ДА?!! Правда твоя, не с чем! Потому что ты загнешься, а меня казнят за твое убийство! – орала я во всю глотку, выведенная из себя.
– Не казнят, – доверительно шепнул Агилар. – Произнес чуть погромче: – Саид?..
Как глас джинна из колодца, от двери раздался мрачный голос Саида:
– Господин приказал до зари оседлать двух лучших лошадей и двух верблюдов, нагрузить припасами и ценностями, взять с собой десять стражников и проследовать с вами туда, куда вам будет угодно.
Меня заколотило:
– А ты?!
– А меня утром отнесут на носилках в дом вечности, – все с тем же дико раздражающим спокойствием заявил мой невыносимый мужчина.
– И как это понимать? – Я уже от злости пускала ноздрями пар. Только Агилару удавалось за два-три удара сердца доводить меня до подобного состояния.
– Я искупал тебя в своей крови, пока находился в тебе, сегилим. Теперь, чтобы не превратиться в дикого пса, который в жажде господской ласки готов выгрызать себе внутренности, я уйду. – Агилар потянулся перерезать себе горло. Буднично так, спокойно. Ни с того ни с сего.
Ненормальный! По их верованиям за это его ждет ад! Кто поймет этих южных горячих мужчин, у которых семь пятниц на неделе?! Только не я!
Но я и не отпущу его! Так или иначе, его убийственная настойчивость и мое упрямство не должны стоить ему жизни. И его кровь взывала ко мне, будоража мою…
Я успела просунуть руку между его горлом и кинжалом. Резкая вспышка боли, когда оружие прорезало руку почти до кости, и безмолвный ужас в глазах Агилара подтолкнули меня к интуитивным действиям.
Что-то страшное, темное и древнее как мир поднималось из глубин моей души. То, что не имело названия, но с ним я сроднилась и сжилась.
– Что ты наделала, сегилим? – прошептал Агилар, отбрасывая кинжал в сторону и хватая скользкую от его и моей крови руку. Попробовал крикнуть: – Лекаря! – но голос от слабости осекся.
– Спасаю тебя! – вызверилась на него я, совершенно не собираясь ни удирать, поджав хвост, ни скорбно хоронить его, рыдая и стеная, ни покорно идти на плаху.
У меня нет власти над смертью, но мы повязаны кровью. Причем тройной. Моей девственной, его жертвенной и моей добровольной.
Я перевернула Агилара на спину, втирая свою кровь в его раны, и одновременно прижалась к губам, даря свое дыхание вместе со старинными словами, выходившими рыком:
