– Аджуба! – срывающимся голосом позвал граф.
Появился Аджуба с золотым потиром, украшенным шестью крупными сапфирами. Опустившись на колени возле кровати, он подставил потир под багровый член Сталина.
– Приказ мальчику: кончай! – прорычал Хрущев.
Они кончили одновременно, с криками и стонами. Аджуба ловил потиром густые порции сталинской спермы.
– Не поехал! Не поехал! – закричал Сталин высоким голосом.
– Да! Да! Да! – рычал граф, дергаясь всем телом и вгоняя член в трепещущий зад Сталина.
Когда агония оргазма спала, любовники замерли в полуобмороке.
Аджуба продолжал держать потир, внимательно наблюдая за вянущим, роняющим последние мутные капли членом Сталина.
– Вечное возвращение… симбиоз… – пробормотал Сталин и засмеялся.
– Я люблю тебя, – устало прохрипел Хрущев в напомаженные волосы вождя.
Сталин взял его руку, поднес к губам и поцеловал. Хрущев стал осторожно вынимать свой член из ануса вождя.
– Останься, прошу тебя. – Сталин целовал его костистые пальцы со слишком выпуклыми ногтями. – Твоя сперма горячая. Как лава. Ее невероятно приятно чувствовать внутри себя…
Хрущев замер.
Аджуба поймал краем потира последнюю, самую тягучую каплю, поставил потир на заваленную книгами тумбочку и вышел.
– Ты много читаешь? – взгляд Сталина упал на книги.
– А что еще делать затворнику?
– Я забыл, что такое книга.
– Вождю простительно.
– Есть интересные писатели?
– Есть. Но нет интересных книг.
– В каком смысле?
– Понимаешь… что-то происходит с русской литературой. А что – я пока не могу понять.
– Она гниет?
– Наверно.
– Ну так, мы все гнием. Как только человек перестает расти, он начинает гнить.
– Книга не человек.
– Ты хочешь сказать, что книги не гниют?
– Ты софист, Иосиф! – засмеялся Хрущев, и его уменьшившийся член вывалился из ануса Сталина.
– Что это… “Один день Ивана Денисовича”? – прочел Сталин название рукописи, лежащей на полу возле кровати.
– Денисовича, – поправил его Хрущев, в изнеможении переворачиваясь на спину. – Это повесть одного странного типа. Принес мне ее. Пешком шел в Архангельское из крымских лагерей принудительной любви.
– Из LOVEЛАГА?
– Да. Сказал, что в дороге сносил четыре пары сапог. Я сразу усомнился.
– Он сидел там? – Сталин взял с золотого блюда гроздь винограда, оторвал виноградину, вложил в губы Хрущева.
– Да. Кажется, лет семь. Потом в ссылке был, в Коктебеле. Ну, и написал повесть. О быте в LOVEЛАГЕ.
– Я слышал, сейчас многие бросились писать на эту тему. Злоба дня. Интересная повесть?
– Странная… Написано будто бы живо и достоверно, но… в ней что-то изначально фальшивое.
– Расскажи, – Сталин с удовольствием ел виноград.
– Да что, собственно, рассказывать, – зевнул Хрущев. – Иван Леопольдович Денисович, махровый одесский жид, был приговорен ОСО к десяти годам LOVEЛАГА за сексуальные перверсии третьей степени. Работал аккомпаниатором в Одесской филармонии. Заманивал к себе домой школьниц старших классов, поил ликером со снотворным. Когда засыпали – сношал во все отверстия, набивал вагину собственным дерьмом, зашивал золотой ниткой. Потом одевал в подвенечное платье, отвозил в Луна- парк, сажал с собой на карусель и катался до тех пор, пока школьница не просыпалась. Больше всего ему нравилось ее выражение лица в момент пробуждения. Ну, и в повести описан один день его лагерной жизни. Как он сношает и как его.
– И что в ней фальшивого, mon cher? – Сталин принялся кормить Хрущева.
– Во-первых – на сто страниц ни одного итальянского слова. О французском языке вообще речи не идет. Английские фразы
