большое зеркало, провела пальцем по черным бровям, тронула язык и мазнула по зеркалу.
Гувернантка вошла, положила на унитаз подогретый круг.
Веста откинула полу халата, села на унитаз. Гувернантка встала рядом:
– Про что сегодня, Веста Иосифовна?
– Давай… – зевнула Веста, – про угольную кучу.
Струя ее мочи зажурчала в стояке унитаза.
– Ну, дом у нас был четырехэтажный, а во дворе во внутреннем такая была большая угольная куча. Мне она казалась вообще горой какой-то. Выйду, бывало, с нянькой, посмотрю на нее – страшно как-то…
– Почему? – Веста гладила и рассматривала свои смуглые колени.
– Большая потому что, черная. И шлаком перегорелым пахнет. Кисловатый такой запах. Вот. Ну, и жил у нас на втором этаже паренек, года на четыре меня постарше. Витюша. Толстенький такой, аккуратный. Отец у него в акционерном обществе “Россия” служил. И однажды зимой, уже темнеть начало, мы с этим Витюшей из школы вместе возвращались.
– Сколько тебе лет было?
– Лет восемь. А ему – двенадцать. И он мне говорит – пошли во двор, я тебе Эверест покажу. Зашли. Он меня за кучу завел и показывает – вот Эверест. А куча и впрямь как гора, снегом покрыта. А он тут меня в грудь – толк! Я на кучу упала, а он – на меня. Залез мне под шубку рукой, рейтузы оттянул, схватил за письку…
– А ты? – слабо закряхтела Веста, вцепившись пальцами в колени.
– А я лежу под ним, не знаю, что делать. А он письку мне тискает. Тискал, тискал, потом встал и говорит – никому не рассказывай, а то в письке вши заведутся.
– А ты? – выпустила газы Веста.
– А я заплакала да и домой пошла. А через год его папаша елку устроил, ну и…
– Молчи… – напряженно выдохнула Веста, и ее кал стал падать в воду.
Горничная смолкла, отмотала от рулона туалетной бумаги недлинную полосу, сложила пополам. Веста снова выпустила газы. Легкий запах кала пошел от нее. Она выдавила из себя последнюю порцию и со вздохом облегчения встала. Горничная сноровисто подтерла ей оттопыренный упругий зад, кинула бумагу в унитаз, закрыла крышку, потянула никелированную ручку. Забурлила вода, Веста присела на биде. Горничная подмыла ее, затем помогла почистить зубы, расчесала и заплела косу. Душ Веста утром никогда не принимала. Одевшись в коричневое школьное платье, с комсомольским значком на черном переднике, она вошла в столовую. Василий сидел за овальным столом, в синей школьной форме с желтыми латунными пуговицами, пил кофе и читал брошюру Рено де Жувенеля “Тито – главарь предателей”.
– Salut, Vassili. – Веста села напротив, взяла из вазы очищенный апельсин. – Toujours en forme, hein?
– Здорово, – не отрываясь от книги, пробормотал Василий.
– Чего читаем?
– Хуйню. – Он допил кофе и сделал знак слуге. – Политпросвет сегодня.
Слуга наполнил его синюю чашку из синего кофейника, влил сливок и серебряными щипчиками положил кусок сахара.
– Ты мне на ночь тоже говно порядочное подсунул. – Веста впилась зубами в прохладную мякоть, всосала губами сок.
– Чего? – хмуро глянул он на нее. – Не понравилось?
– Скука смертная. Я думала – про любовь. А там жгут и режут, жгут и режут.
– Читай тогда “Анжелику”.– Он привстал, в три глотка выпил кофе и, похлопывая себя брошюрой по ляжке, вышел из столовой.
– Подожди, вместе поедем, – предложила она.
– Я дежурный! – крикнул он, проходя гостиную.
– Ну и дурак. – Бросив недоеденный апельсин, Веста стукнула золотой ложечкой по вареному яйцу в керамической подставке.
Позавтракав, она дошла до прихожей, жуя chewing gum, протянула руки назад. Горничная надела на нее коротенькую шубку из голубого песца, подала черный портфель. Сисул выпустил ее в первую прихожую, генерал Власик – на лестницу. Там ждали двое в штатском из внешней охраны. Не обратив на них внимания, Веста села на полированное перило и съехала вниз.
На воздухе было солнечно и хорошо.
Один охранник распахнул заднюю дверцу бронированного черного “ЗИМа”, другой сел за руль. Веста не спеша заняла место сзади, бросила рядом на сиденье портфель:
