Банрут и Миара. Воин-северянин снял старую женщину со спины лошади, делая это со всем почтением, на какое был способен.
– Арэн, ты забыл про свое обещание? – напомнила Миара. Она говорила нарочито громким шепотом, чтобы услышали все. – На твоем месте я бы не забывала о других своих делах.
А ведь она права, нехотя признал Арэн. Он окинул взглядом немногочисленных вооруженных северян, которые собрались у разлома. Селяне с опаской поглядывали в темную щель в горах. Арэн чувствовал в них какой-то другой страх, суеверный, намного сильнее того, какой был накануне нападения шарашей. Может, Варай не ошибся, и стоило остаться? Может, обороняя родные дома и священную землю, северяне дрались бы яростнее? Здесь же храбрых, но малограмотных мужиков пугала не скорая смерть, а первобытный страх перед легендами.
– Пойду я, – запросто сказала таремка, не дождавшись какого-либо ответа.
– Не глупи.
– И я, – поддержал ее иджалец.
Арэн даже руками всплеснул. Услышанное было ему совсем не по душе. Сначала Раш, теперь еще двое друзей, которые, как знать, могут остаться в Хеттских горах навеки, погребенные под камнепадом, завалом или разорванные тварями, о которых предупреждали местные легенды. А он, вместо того чтобы разделить их участь и взвалить на себя опасную ношу, будто немощный, останется сидеть на санях с какой-нибудь высохшей старухой.
– Миара, ты…
Она не дала закончить, бросила на него такой взгляд, что впору провалиться сквозь землю.
– Берегите себя, – сдался Арэн.
Хорошо, когда спину прикрывают друзья, в доблести и преданности которых уверен. Плохо, когда их упрямству может позавидовать вековой валун, не желающий покидать привычного места.
– Хватит глазеть так, будто меня уже ногами вперед вынесли! – Таремка подмигнула, лихо подбоченилась. – Лучше присмотри за купечишкой, не нравится он мне. Говорила же – сладкий и напудренный. Но себе на уме, дураком прикидываться мастер, этого не отнять.
Банрут провел время в короткой молитве, выбрав относительно сухой клок земли и преклонив колени. Его губы безмолвно шевелились, время от времени на лице проскальзывала одухотворенная улыбка.
У входа в ущелье толпились северяне. Они сбились в кучу и завели громкий спор, кто пойдет первым. Они явно боялись. Будь их воля, они бы пошли всем скопом – все, кто способен держать оружие. Если бы, разумеется, вообще пошли.
– Я испросил благословения у Изначального, – сказал Банрут, поднимаясь с колен. – Теперь все будет хорошо.
– Тише вы! – осадил северян староста. Он ненадолго отлучился и вот вернулся с двумя бурдюками и связкой факелов, которую вручил врачевателю. Бурдюки перекочевали к северянам, собственные факелы у них уже имелись. – Там пиво, бодрит кровь. На рожон не лезть, только посмотреть. Мы и так потеряли слишком многих.
Селяне снова загалдели, теперь дружно и весело, нахваливая щедрость старосты.
Миара скептически поморщилась, покачала головой. Арэн ее хорошо понимал – в разведку не ходят толпой, прихватив с собой пиво. Но суеверный страх северян был слишком силен, чтобы отрядить в разведку всего пару человек.
«Они идут драться, – подумал дасириец. – Идут расчистить дорогу соплеменникам».
Постепенно радость от обретения пива стихла, северяне успокоились. В гору входили по двое. Миара и Банрут втиснулись в голову процессии. Никто так ни разу и не оглянулся.
Арэн долго смотрел им вслед. Смотрел, даже когда затихли звуки шагов. Обоз встал на расстоянии от входа в горы, и на камнях, где устроились люди, текла обычная походная жизнь: селяне готовили еду, негромко переговариваясь, отдыхали.
Дасириец потянулся за пазуху, достав пергаменты, которые ему вручил свергнутый советник Юшана. Два пергамента и короткое послание на словах – ноша, которую Арэн не смел переложить на чужие плечи.
«Если кто-то узнает, с чем ты едешь к сьеру Северных земель, – говорил отец, – дни Шаамов будут сочтены».
Изо дня в день, до самого отъезда сына, он повторял эти слова, словно боялся, что предупреждение недостаточно надежно отложилось в его памяти. Слова отложились даже слишком хорошо, отчего теперь на душе было погано, точно с головой в бочку с дерьмом окунулся.
Позади, в той стороне, где разбили лагерь, раздался тонкий девичий голос.
– Господин, – за лапами редких низкорослых сосенок появилась Бьери. Ее волосы цвета гречишного меда были перехвачены шнурком, на щеках играл румянец. – Я принесла поесть.
Она протянула миску, над которой поднимался легкий пар.
