добавляют в соленья для утонченной кислоты, а из листьев делают салаты; янтарный – с горчинкой; черный – терпкий. И много иных, всех не счесть. То, что здесь шло на корм рабам и скоту, в северных землях считалось дорогим лакомством.
Катарина отбросила ягоды в сторону, подыскала подходящую пышную гроздь и аккуратно ее срезала.
Когда в дверях, окруженный стражей, появился бывший дасирийский советник Саа-Рош, Катарина встретила его кивком и виноградной гроздью. При этом она старалась не смотреть на потное, воспаленное прыщами лицо гостя. Его вид был ей попросту неприятен. Саа-Рош тут же откусил ягоду прямо с грозди, сок брызнул на пухлую, будто свежая булка, ладонь, побежал в рукав. Дасирийцу даже в голову не пришло попросить воды, чтоб сполоснуть с ладоней дорожную пыль. Катарина мысленно пожелала себе терпения, задумалась о благе Тарема, подняла на гостя взгляд и улыбнулась.
– Катарина, ты всегда знала толк в угощениях, – крякнул волнистый от жировых складок бывший советник, встал на одно колено, чтоб поцеловать край ее платья. Даже этих небольших телодвижений хватило, чтобы лицо толстяка сделалось пунцовым. Завязки на его дорожном камзоле едва не рвались, ткань впилась в тело, будто веревки в свиную сардельку. Саа-Рош поднялся.
– А ты, Саа-Рош, всегда знал, как хорошо послужить Тарему. – Катарина постаралась вложить в голос все дружелюбие, на какое способна.
Она дала знак страже, и воины, вооруженные двузубыми пиками, удалились. В тот момент, когда выходил последний, в дверях появился Безликий. Одетый во все серое, он беззвучной кошкой подошел ближе, остановился за спиной толстяка. В его руке мелькнуло белое лезвие кинжала, чуть изогнутое, на манер тех, которые держали при себе тахирские пираты. Неуловимое движение – и витой кожаный шнурок, на котором Саа-Рош, известный своими суеверными страхами, носил золотой итахайский червонец, освященный в храме Порядка, упал к ногам толстяка.
Дасириец шарахнулся в сторону, сделал несколько заплетающихся шагов, стремясь оказаться на безопасном расстоянии. Губы Безликого дернулись от гадливости: в отличие от госпожи, конопатый мог позволить себе роскошь быть откровенным. Он нашел взгляд Катарины и с ее молчаливого одобрения устроился возле мраморной чаши с журчащим фонтаном.
Саа-Рош заволновался, забыл про виноград и подозрительно уставился на женщину.
– Зачем же в таком случае ты спускаешь на желанного гостя своего цепного пса? – проскулил он, даже не помышляя сохранить лицо.
– Только для безопасности нашего разговора.
В Замке-на-Пике Катарина не боялась ничего. Они с Фирандом, не страшась быть подслушанными, заключали сделки с представителями купеческих гильдий, покупали в обход многих лиц новые куски земель близ таремских колоний, вели двойные, а подчас и тройные игры. И все же сегодня Катарина предпочла не искушать судьбу. Гость не выглядел опасным, но вполне мог припрятать в своих складках какую-нибудь неприятность.
Ее слова не убедили дасирийца – лицо толстяка, круглое и гладкое, будто репа, пошло пятнами. Катарина укоризненно посмотрела на Безликого – мальчишка с отсутствующим видом пялился на цветы. Саа-Рош поднял червонец, вытер его рукавом и сунул за пазуху.
– Я не стану разговаривать, когда мне, того и гляди, перережут глотку, – расхорохорился толстяк.
– Прошу тебя, Саа-Рош, с каких пор тебе вдруг стало опасно под крышей моего дома? – Леди даро-Исаэт позволила себе иронию. Визгливый голосок бывшего советника раздражал ее, и, не будь он нужной фигурой в партии, которую Катарина собиралась разыграть, Безликий давно получил бы разрешение «поиграть» с гостем в свое удовольствие.
– С тех, госпожа, как в стенах этого наипрекраснейшего замка появился этот…
– Я бы хотела говорить с тобой, – она резко оборвала толстяка, памятуя, что его стенания могут продолжаться нескончаемо долго. – О деле, которое принесет пользу Дасирийской империи и лично тебе, если будешь в точности следовать моим указаниям.
Саа-Рош прищурился, отчего глаза его утонули под тяжелыми веками.
– Откуда такая забота, госпожа?
– В память о старой дружбе, – соврала она. – Надеюсь, со времени моего последнего визита в Иштар ничего не изменилось?
Их прервали рабы. Один принес поднос с засахаренными фруктами и зефиром, второй – приземистые чаши без ножек, над которым витала дымка. Катарина предложила гостю угощение. Сама же, взяв одну из чаш, пригубила горячее вино, терпкое и острое от специй.
– Через двадцать дней Шиалистан и соплячка встанут под свод храма Всех богов, – пожал плечами Саа-Рош. – И пусть Трое будут милостивы к Дасирии, ибо все мы обречены.
