– Не переживайте, миледи. Членами августейшей фамилии являются только те, кого признает император Фредерик лично. То есть вы – как и ваши дети – это члены фамилии. А кто-то теоретический – нет.
– Спасибо. Извините нас за неудобства.
– Это наша работа, миледи, – поклонился охранник.
– Довольно, – прервал нашу беседу принц Тигверд, – вы и так в процессе вашей беседы выдали несколько государственных тайн.
– Ваше высочество, – начальник смены явно рассердился, – вы же чувствуете, что нас никто, кроме вас и миледи не слышал. Зачем вы так?
– Не хотел никого обидеть, – высокомерно отозвался сын императора.
– Прекрати, – шикнула я на него. – А если бы с твоими людьми так разговаривали?
Ричард как-то счастливо улыбнулся, надменность, как маска, слетела с его лица, – и поцеловал мне руку.
– Как же я тебя люблю… – прошептал он, не обращая ни на кого внимания.
– Мы пойдем уже беседовать с художницей? – проворчала я, смутившись.
Когда мы вошли в комнату – большую, но скудно обставленную гостиную, – люди в серых мундирах резко вскочили.
– Ваше высочество, – доложил старший следователь – тот самый, что встретился нам внизу. – Разрешите доложить. Проводится первичный допрос подозреваемой, госпожи Блер.
Мы перевели взгляд на кресло, в котором сидела подозреваемая. На девушке было много одежды в несколько слоев. Коричневое платье из грубой, но прочной ткани, сверху – пальто, которое когда-то, возможно, имело какой-то цвет, но сейчас это определить было уже невозможно. Теплый шерстяной платок накинут на плечи, перчатки без пальцев – потрепанные, но сидевшие по руке.
Даже укутанная в одежду, как капуста, девушка выглядела очень худенькой и хрупкой. Из-под юбок торчали ботинки – было видно, что они ей велики на два размера. Пальцы измазаны краской. Я невольно залюбовалась ее руками. Они были, с одной стороны, тонкими, изящными, женственными, с другой – какими-то детскими. Может, из-за краски? Я вдруг представила, как она работает… Сосредоточенное личико, кисть порхает над холстом.
Ее лицо было очень бледным. Синие тени под глазами оттеняли необычный цвет глаз – темно-зеленый. Никогда таких не видела… Вьющиеся волосы. Брюнетка. Из-за темных волос бледность сильнее бросалась в глаза.
Закутанная в обноски, голодная, холодная и бледная, в огромных ботинках и маленьких перчатках без пальцев, измазанная краской, она сидела с осанкой императрицы и праведным гневом в глазах. Только зрачки расширившихся глаз да тонкие пальцы, судорожно вцепившиеся в подлокотники кресла, выдавали ее состояние.
– Так объясните нам, – потребовал принц Тигверд, усадив меня и усевшись сам, – чем это дитя могло так оскорбить его величество, что подключилась Уголовная полиция, практически в полном составе?
– Это она автор статей в газете «Имперская хроника», в которой содержатся сведения явно клеветнического содержания, порочащие имя императора Фредерика и членов его семьи, – торжественно произнес старший следователь.
– Что? – уставилась я на девчонку. – А можно узнать, откуда вы узнавали подробности?
– Придумывала, конечно, – отрезал следователь.
– Вы же не могли с такой точностью и такой внимательностью к деталям просто придумывать, правда? – обратилась я к художнице.
Она злобно блеснула глазами и еще плотнее сжала губы.
– Вот это-то мы и выясним в процессе дознания, миледи. Не извольте беспокоиться, – раздался голос следователя.
Я представила процесс дознания – и вздрогнула.
– Принц Тигверд, – умоляюще посмотрела я на Ричарда.
– Мы желаем поговорить с задержанной, – распорядился он. – Покиньте помещение.
С сыном императора никто на этот раз не посмел спорить – и фигуры в серых мундирах покинули помещение.
– Вас как зовут? – задал вопрос принц Тигверд.
– А вам-то что? – огрызнулась девчонка.
– Просто нам придется разговаривать, и надо же к вам как-то обращаться, – пояснила я.
– Да зачем вам ко мне как-то обращаться? Оставьте меня в покое. Все равно моя жизнь кончена… Как вы вообще здесь оказались? Миледи Вероника и бастард императора. Позлорадствовать приехали?
– Вы, милейшая, слишком высокого о себе мнения, – издевательски рассмеялся принц Тигверд.
– Мне понравилась ваша картина. Та, где окно и ветер, – доброжелательно сказала я. – Милорд ее купил для меня. А сегодня мы
