– Помню, – нехотя признал Сава.
– «Берегите то, что в стакане», – процитировал Дикий, махом осушая кружку. Он выдохнул, крякнув. – Что я еще мог сделать для твоей бабы?
– Не бабы, – тихо произнес Сава. – Женщины.
– Пускай будет женщина. Кто виноват, что этот Зажим без тормозов? Сава, прими то, что случилось. Тебе
– Ты мог бы сопровождать нас, Дикий, – сказал беглый зэк, глядя егерю прямо в глаза. – Сказать, что ты человек Доктора. Ты в любом случае получил бы свои грибы или огурцы… Уж не знаю, что ты там высаживаешь в своих теплицах… И эти твари не посмели бы тронуть Олесю.
– Гм… Я не мог идти с вами, – сказал Дикий, барабаня мозолистыми пальцами по выщербленной поверхности стола. – У твоих нервных попутчиков могли бы возникнуть ненужные вопросы. И вообще…
– Что «вообще»?
Дикий начал вертеть в руках вилку, стараясь скрыть раздражение к собеседнику.
– На это были причины. Если бы все было так просто, я не стал бы рисковать вами.
Он поднял голову, всматриваясь в Саву.
– Все будет в порядке, братуха. Я бы на твоем месте радовался. Отсидитесь здесь пару недель. Ни одна собака вас тут не учует, сюда вообще никто не сунется. Заповедная зона как-никак. Местные власти меня знают, а я знаю их. Когда все устаканится, вы уедете. Я верну тебе паспорт, дам денег, помогу выбраться. В общем, как договаривались. Если надо будет, чуток внешность изменим.
Сава выдавил кривую усмешку:
– Куда уж еще менять-то? Уши отрезать?
– Экий ты капризный, – покачал головой Дикий. – Ничем тебе не угодишь. Впрочем…
Он поднялся со стула и вышел из кухни, а когда спустя минуту вернулся, в его руках были несуразные пластмассовые очки с прилепленными к ним громадным розовым носом и усами.
Дикий широко улыбнулся:
– Во. В самый раз. Примерь.
Сава хмуро взглянул на клоунские очки.
– Ты считаешь, это смешно?
– Я хотел тебя развеселить, – сказал Дикий, пожав плечами.
Он снова сел за стол и, наколов вилкой остывшую картофелину, отправил ее в рот.
– У тебя классная жена, – сказал он, не переставая жевать. – Она всегда мне нравилась. Фигурка – статуэтка.
– Спасибо, – отсутствующим голосом ответил Сава.
– Открой мне тайну, братуха. Твоя Олеся, она ведь… гм…
– Не мычи. Говори как есть, – резковато произнес беглый зэк.
– Она ведь, по сути, ребенок. Как ей удавалось в компании этой уголовщины не дать волю чувствам? Ведь такой, как она, сложно объяснить, что нужно потерпеть. Что нужно притворяться, будто вы незнакомы. Понимаешь, о чем я?
Некоторое время Сава молчал, и Дикий уже решил, что тот не желает обсуждать столь деликатную тему, как тот заговорил:
– Мы чувствуем друг друга. Иногда мы можем молчать часами, и нам уютно. Когда мне больно, это ощущение передается ей. Когда ей плохо, я тоже это сразу понимаю. Нам достаточно одного взгляда друг на друга, чтобы донести мысль, это как заряд тока по проводам – действует мгновенно. И это несмотря на то, что у нее разум малолетней крохи. Она живет эмоциями, а не рассудком.
Сава тяжело вздохнул:
– Когда мы шли по лесу, ей то и дело раздавали пощечины. Я ловил на себе ее умоляющие взгляды. Поверь, Дикий, лучше бы она плюнула в меня или выцарапала оставшийся глаз. Я чувствовал себя подонком, который сел в машину, отпихивая прочь собаку, которая все лето сторожила мою дачу. Все, мол, на хрен, я уезжаю!.. А она стоит и смотрит на меня с надеждой своими блестящими глазами. И все понимает… И когда я трогаюсь с места, она бежит за мной. Бежит, пока не падает в изнеможении…
У Дикого был настолько ошарашенный вид, словно наполовину съеденный хариус в его тарелке внезапно взбрыкнул, виляя своим запеченным хвостом.
– Ого… какие сантименты… – протянул он. – И это я слышу от человека, который уже второй десяток лет охотится за
