прежде чем спуститься в «теплицу».
– Я убью тебя, гаденыш, – скрипнул он зубами, поднимаясь по ступенькам в избу. – Только я буду делать это медленно. Как в Древнем Китае. Кусочек за кусочком… И, пожалуй, я тебя вытащу. Только попозже. Таких, как ты, надо подвешивать, а не закапывать…
Продолжая вполголоса рассуждать о предстоящей участи брата, егерь направился в спальню. Туда, где находилась Олеся.
Он открыл дверь, включив свет.
Женщина сидела на кровати, держа в руках сверток с мертвым сыном.
– Пора заканчивать это шапито, – буркнул он. – Вставай. Пойдешь со мной.
– Зэня? – с надеждой спросила Олеся, приподнимаясь.
– Нет. Не Зэня, – поморщился егерь. Его взгляд упал на крошечную ручку, высунувшуюся из складок свертка, темно- коричневую и скрюченную.
«Как лапка ящерицы», – почему-то подумал Дикий.
– Твой Зэня уже далеко, – сказал он вслух. Помахал рукой. – Ту-ту! Вагончики, понимаешь? Поезд. Уехал твой Зэня, если короче.
– Домой? – спросила сумасшедшая.
– Угу, домой. Пошли.
Женщина не двинулась с места.
– Ну? Чего расселась, курица?! – начал раздражаться хозяин дома.
– Тут. Гена и я – тут, – тихо сказала Олеся.
– Ну да, разбежалась. Характер прорезался?
Дикий недобро ухмыльнулся:
– Иди-ка сюда.
Он шагнул вперед и, прежде чем женщина успела что-то предпринять, вцепился в безжизненную ручку мертвого младенца.
– Нет. Нет, – замотала головой Олеся, и Дикий рванул высохшую конечность на себя. С сухим треском рука оторвалась, из разлома посыпалась черная пыль.
– Иди сюда, или я убью тебя, – сказал егерь, отшвыривая почерневшую кисть ребенка.
Олеся с ужасом смотрела на нее, судорожно прижимая к себе сверток. И когда Дикий приблизился к ней вплотную, она истошно закричала.
Стокилограммовое тело Савы с силой тарана врезалось в капитана. Из глотки оперативника вырвался вопль изумления, и они покатились по траве.
«Пистолет. Он его не выронил».
Эта мысль, невзирая на критичность ситуации, птицей вспорхнула в сознании Савы. Тяжело дыша, он по-медвежьи подмял под себя оперативника и сомкнул свои толстые пальцы на его шее.
– Не надо… было этого делать, – выдавил он.
Рот капитана открылся, лицо стало багровым, как свекла.
Одновременно с хрустом шеи прозвучал выстрел.
Сава вздрогнул, но хватки не ослабил, продолжая изо всех сил сжимать шею противника до тех пор, пока из его рта не выполз язык, а лицо не посинело. Глаза капитана закатились, и он мог видеть выпученные белки, кипенно-белые, так несуразно смотревшиеся на багровом лице.
Со вздохом он отстранился от капитана и с трудом поднялся на ноги. Только после этого он отважился посмотреть вниз. Туда, где на левом боку ширилось красное пятно и короткими очередями выстреливала боль. И эта боль нарастала с каждым стуком сердца, распространяясь на все туловище.
– Мудак, – с презрением бросил Сава.
Он лихорадочно размышлял.
Решение пришло очень быстро.
Сняв с себя мокрую от крови рубашку, он разорвал ее на ленты и из относительно чистого материала соорудил себе повязку.
