После этого он приблизился к раненой овчарке и, направив ствол пистолета животному в голову, нажал на спусковой крючок. Голова животного вздрогнула, и лапы конвульсивно вытянулись, застыв.
Сава закрыл ворота и окинул взглядом егеря. Присев на корточки, он вытащил из его камуфляжных брюк ремень и стянул им руки Дикого. Затем тщательно ощупал голову хозяина дома, зачем-то оттягивая кожу на щеках.
– Из тебя вышла бы неплохая тсанса, – задумчиво произнес Сава, поглаживая лицо егеря. – Как думаешь, дружок? Ладно. Сейчас мне не до тебя. У нас еще будет время поговорить.
Сунув пистолет за пояс, он направился к дому.
Продырявленный пулей бок нещадно жгло, как если бы в ране ковырялись щипцами, но Сава старался не думать об этом. Главное – не вырубиться от потери крови. А в том, что ее вытекло уже предостаточно, сомневаться не приходилось – даже форменные штаны капитана были насквозь пропитаны ею.
Волоча ноги, он направился к комнате Олеси.
«Она там. Она там, и Гена там, – стучало в его голове. – Этот псих не должен был успеть… успеть сделать свое дело…»
Олеся лежала на полу в той позе, в которой ее оставил Дикий – полураздетая и без чувств. Глядя на нее, Сава не смог сдержать надрывного крика, преисполненного боли и ярости. Он упал на колени, осыпая поцелуями женщину.
– Олесенька, – испуганно бормотал он, тщетно пытаясь привести ее в чувство. – Олесенька…
Он заметил распухший подбородок любимой и заскрипел зубами.
«Я отрежу голову этой падали».
Он прижал ухо к груди Олеси, и лишь когда уловил равномерные удары сердца, у него вырвался огромный вздох облегчения.
Постанывая от напряжения, Сава поднял ее с пола и осторожно уложил на кровать. После этого он опустился перед телом сына. Из единственного глаза Савы выкатилась слеза. Подняв трупик младенца, он несколько секунд держал его в руках, нежно баюкая, как живого.
– Побудь пока с мамой, – шепнул он, кладя Гену возле Олеси. – Я за вами приду.
Выйдя из комнаты, он внимательно посмотрел на ключ, торчавший из замка.
«Надо закрыть их. Для их собственной безопасности».
Заперев дверь, Сава вышел наружу.
В усталое, воспаленное лицо ударил ночной ветер. Он вдохнул воздух полной грудью и посмотрел на Дикого. Егерь лежал в полной неподвижности, раскидав ноги. Его издохшие верные псы валялись рядом, словно мешки с мусором.
– Все будет хорошо, – глухо сказал Сава, трогая липкий от крови бок. Он пульсировал, и ему почудилось, что внутри, под кожей бьется еще одно сердце.
Фыркнув собственным мыслям, Сава заковылял к сараю.
Он был открыт. Как и та потайная дверь с бутафорскими полками дров.
Вздыхая, мужчина принялся спускаться вниз.
Часть III
Разрешите, Сыроежка,
Налепить из вас пельмешки?
– Нет, нет, нет, еще раз нет!
И не дама я, а дед,
Сыроедыч Сыроед!
Ягоды любят день, грибы – ночь и тень.
