Пока Зажим обдумывал ответ, голова Доктора поникла.
– Эй! Эй, Доктор!
Зэк не двигался.
– Доктор! – закричал Зажим. – Очнись!!
– Не ори, – вдруг подал голос Нос, и тот резко повернул голову, рискуя вывихнуть шею:
– Закройся, ублюдок. Тебе слова не давали.
Нос засмеялся каркающим смехом:
– Я тебя тоже равдражаю, Зажим? А, Зажим? Зажим-Зажимчик. Научись принимать фитуацию такой, какая она ефть. Тем более ефли не в фофтоянии ее изменить.
Рот психопата был разбит, губы распухли, и Зажим подумал, что каждое слово наверняка причиняло Носу невыносимую боль. Но тон этого сукиного сына был, несмотря на шепелявость, вполне ровным и даже нагло-издевательским. Более того, Нос вообще выглядел так, словно сидел за праздничным ужином в каком-то фешенебельном ресторане, а не был закопан по самую шею в каком-то загаженном подвале.
– Я убью тебя, говноед картавый, – сказал Зажим. – И заткнись. Когда ты открываешь свой хавальник, перед глазами мелькает параша.
Нос расхохотался, запрокинув голову.
– Так, Зажимчик, не годитфа – равдвигай-ка ягодицы… Что ж, вылезай и убей меня, мокруха. Ты ведь мокруха? – сплевывая сгустки крови, уточнил он. – А насчет парафы… фначала вычифти то, фто навалил у фебя, мокруха. И только потом разевай фвою помойку на меня.
Услышав это оскорбление, Зажим едва не задохнулся от бешенства.
– Зажим-Зажимчик. Может, тебя лучфе лифчиком называть? – осведомился Нос. – Или фифаком? Флыф, фифак. У тебя что-то упало, и мухи налетели.
– Я – сифак?! Ну все, срань. Крышка тебе, – проскрежетал Зажим. – Клянусь. Все свидетели.
Нос показал ему язык.
Неизвестно, к чему привела бы эта перепалка, если бы у входной двери подземелья не послышалась возня.
Оба зэка умолкли. Раздались тяжелые, ковыляющие шаги, и вскоре перед лицом Зажима остановились грязные, стоптанные ботинки. Темно-синие брюки выглядели посвежее.
«Здесь не было никого в таких штанах, – отстраненно подумал Зажим. – Этот шизанутый «грибник» всегда в «камуфляже», а на Саве были какие-то допотопные брюки еще совковых времен».
Его взгляд пополз выше, и зэк выдохнул с облегчением.
Это был Сава.
Толстый, неуклюжий валенок Сава.
«Только одет этот одноглазый жирдяй как-то странно», – пронеслась у Зажима мысль. Он едва не присвистнул, когда Сава присел на корточки, и на его плечах тускло блеснули капитанские звездочки.
– Братуха, ты что, в мусора записался? – попробовал улыбнуться Зажим, но, глядя в бледное напряженное лицо толстяка, он понял, что шутка не удалась. – Вытащи нас. Раскопай чертову яму, Сава, – сказал он. – Тебе зачтется, братуха.
Толстяк ничего не ответил. Он просто сидел на корточках, прерывисто дыша, и оценивающе смотрел на нервничающего зэка.
– Че застыл, братуха? – спросил Зажим, с огромным трудом сдерживаясь, чтобы не наорать на Саву. – Давай быстрее! Этот бл…кий урод может прийти в любой момент!
– Не придет, – промолвил беглый зэк. – По крайней мере, в ближайшие тридцать минут. И то, если ему удастся освободиться от ремня, которым я его связал.
Он убрал руку от левого бока, и Зажим словно завороженный уставился на громадное пятно крови, расползшееся по рубашке.
«Валенок ранен. И ранен сильно», – подумал он с отчаянием. Эдак он подохнет, прежде чем вытащит их отсюда!
– Сава! – позвал он, но уже не так уверенно.
Толстяк даже не оглянулся. Подволакивая правую ногу, Сава принялся неторопливо обходить подвальное помещение. Он внимательно разглядывал каждую деталь, словно находился в музее, качал головой и продвигался дальше.
– Сава, братуха, – упавшим голосом позвал Зажим.
