обязан, что бы там он тебя ни попросил – делай. Как бы противно ни было – делай. Иначе, если без травок останемся, ребенка она не доносит, помрет, понимая все, захлебнется кровью, все чувствуя. Нет. Ты уж слушай старика.
Холодный пот выступил на спине Крылатого: речь не шла об излечении, старуха говорила лишь о том, что травы облегчат смерть его любимой. Эта простая истина не укладывалась в голове у Томаса.
– А если раздобыть много трав, – спросил он, заискивающе глядя в белесые глаза старухи, – тогда она поправится?
– Эх, милый, – ответила Фета, с материнской нежностью поправляя завернувшийся ворот его рубашки, – ты о ней уже не думай, ты о ребенке думай.
– Да не нужен мне этот ребенок! – выпалил Томас, но сразу осекся. – Мне не нужен этот ребенок, – прибавил он, понизив голос. – Скажи, как ее спасти? Что нужно сделать?
– Тогда о своем спасении думай. – Внезапная нежность сменилась презрением, привычным для Томаса. – Если так говоришь – твою душу мало что спасет.
И, покачиваясь, Фета засеменила к постели, где Анабель начала приходить в себя, понемногу кашляя.
– Бабушка, – прошептала она, разлепляя губы; из трещинок сразу начала сочиться кровь. – Мне снилось, что это девочка, представляешь? Хорошенькая, темненькая такая, и ручками сучит, и ножками, и смеется так заливисто, бабушка!
– Тише, тише, – погладила Фета больную женщину по голове. – Все так и будет, моя хорошая.
– А Томас тут? – спросила Анабель, не в силах оглядеться.
– Тут он, – нехотя сказала старуха и повернулась к окну. – Поди, зовет.
Томас подошел к кровати, наклонился, желая поцеловать жену, но Анабель отвернулась, прижав лицо к подушке.
– Не надо, еще заразишься… – Больная поморщилась. – А тебе растить нашу дочку… Томас, у нее такие ручки…
И она заплакала, силясь скрыть слезы, стереть их об подушку, но сил приподняться не хватило. Соленые капли стекали по щекам, путались в каштановых волосах.
Охваченный накатившей нежностью, такой острой, что она походила на боль, Томас прижался губами к сухим губам Анабель. Соленый вкус слез смешался со вкусом ее горячей крови, ароматом трав, что она пила, и ее собственным чуть слышным запахом. Томас целовал губы, острые скулы, глаза, щеки, шею жены, не замечая, что уже сам плачет.
Когда слезы иссякли, медленно впитываясь в ткань подушки, Анабель чуть отодвинулась, чтобы Томас смог прилечь рядом. Ее тело было горячим и невесомым, а тонкая рука постоянно поглаживала округлый живот.
– У нее были такие пяточки, – шептала Крылатая, улыбаясь, – кругленькие, гладкие и нежные-нежные. Я их целовала, а она хохотала, представляешь?
Томас не вслушивался в слова жены. Ему было нужно просто слышать ее оживленный голос, быть рядом с ней в их постели, притворяясь, что ничего непоправимого не происходит.
– А еще кудряшки, прямо как у меня в детстве, – продолжала Анабель, принимая молчание Томаса за готовность слушать ее, не перебивая. – Сама такая маленькая, а уже с кудрями! Так смешно! – Чуть покашляв, Крылатая прибавила: – Ловила мои пальцы своими ладошками, агукала. А еще…
Анабель с усилием оторвала голову от подушки и посмотрела на Томаса ясными зелеными глазами. Прямо как раньше. Пытливо, требовательно и чарующе.
«Фета меня просто пугает, – подумал Крылатый с облегчением. – Все будет хорошо».
– А еще… Томас, ты слушаешь? – Лишь дождавшись его кивка, Анабель снова опустила голову на подушку. – У нее был медальон. Деревянный, тяжелый, тесемка все время путалась, натирала шейку… Томас!
– Что, милая? – отозвался он, радуясь этому оживлению.
– Обещай, что ты не позволишь ей стать Крылатой! Никогда! Обещай мне!
– Ну что ты такое говоришь? – укоризненно проговорил он, убирая спутанные пряди со лба Анабель. – Она вырастет, и мы вместе с тобой решим, кем ей быть. А может, родится мальчик…
– Нет, Томас, – тихо, но уверенно ответила женщина, и звук ее голоса пробрал Крылатого до самых костей.
– Ну хорошо, девочка так девочка, – миролюбиво шепнул он и добавил, пробуя сменить тему: – Может, ты есть хочешь?
– Я умру, когда она родится, Томас. Поэтому обещай, что не отдашь ее в Братство.
– Да что ты, Святые Крылатые? – испуганно произнес он, приподнимаясь на локте и глядя на жену. – Все будет хорошо, милая. Все будет…
– Обещай!
– Хорошо. Обещаю, я обещаю тебе, только успокойся.
