народа, и кому-то из них придется умереть.
Как часто на войне он видел те моменты, какой наступил сейчас. Ненависть между двумя брездами стала вдруг ненавистью между двумя армиями, и все, и каждый воин в обеих воинских армадах перестал ненавидеть другого и желать убить другого. Все они смотрели сейчас на этих двух брездов, передоверив им свои кровавые желания и злобу. Лучники перестали стрелять друг в друга, а воины прикрываться щитами.
– Он устал, а потому будет нечестно это, – нарушил тишину, повисшую над двором крепости, Лугт.
– Нет, боор, я буду драться, – прорычал Дигальт.
– Я не буду драться с тобой, ибо прав он. Не ровня ты мне сейчас, – сказал Эк, и обернувшись к своим войскам, закричал: – Подождать надлежит, ибо справедливо это…
– Справедливо! – закричали со стены.
– Так это, – поддержали своих врагов защитники крепости.
– Уйдешь, али с нами отдыхать будешь? – спросил Лугт Эка.
– Пойдем, выпьем, – улыбнулся вдруг Дигальт и хлопнул Эка по спине. Тот хмыкнул и прошел внутрь замка.
Остаток вечера, ночь и следующее утро все разговоры в обоих армиях сводились только к будущему поединку.
«Пелеод-андин-дааб! Пелеод-андин-дааб!» – призывал в себе Кин, но маг не отвечал ему. Так продолжалось очень долго, когда, вдруг, голос раздался в его голове: «Оставь это! Надлежит сему быть! Не остановлю, ибо Острое перо это!» Услышав эти слова, Кин внезапно осознал, что он больше никем не командует; что от него больше ничего не зависит, и весь он втянут в водоворот, который несет его уже со своей силой, а сила Кина для водоворота этого – лишь сила щепки.
Не то испытывал Эк, когда сидел в просторной зале замка у россыпи рочиропсов и уминал свежий хлеб и вяленное мясо, в котором никто бы и никогда не разгадал срез с ноги убитого холкуна.
– Вы не плохо проживаете осаду, – хмыкнул он, отирая усы, а после руку о свою грудь.
– Это наша земля, а потому она кормит нас, но не вас, – сказал ему Лугт.
– То и моя земля, старик, или как ты там себя называл… боор, – Эк хохотнул. – Глупее и выдумать нельзя. Поднял гниль из могил. – Он презрительно сморщился.
– Отчего же, гниль? – проговорил Лугт. – То наше прошлое.
– Более всего ненавижу я его и стыжусь, – срыгнул Эк.
– Знал ли ты его?
– Счастье мне, нет. Наслышан о нем.
– О чем же наслышан?
– О том, какими были наши предки. Лучше бы не вылезали из своих нор, да не портили Владию. Срам один при них был. – Эк замолчал, усиленно водя пальцем во рту.
– Продолжай, – усмехнулся Лугт.
– Нечего продолжать, – отрезал он и сплюнул. – Тот, кому служу я, справедливо говорит: не для нас Владия. Ее хранить надобно от нас, ибо дики мы еще, и не мыслим, что делать с этой землей. Потому боги и покинули нас в Деснице Владыки, а Сероземье стало могилой нам.
– Коли так все, отчего же не избили нас они? – спросил Лугт.
– То и я спрашивал, – наконец-то заинтересовался разговором и Эк. Он нахмурился. – Говорил про то Кин мне пространно, да только не понял его хорошо я. – Он постучал себе по голове. – Пощадили, сказал мне, а зачем, не сказал.
– То-то и оно, что незачем это, коли все по-ихнему понимать, – заговорил Лугт. – Мы и впрямь недостойны Владии, но не потому, что очерняли ее, а потому что не охранили ее, и отдали оридонцам. Что же до нор да дикости, то Боорбрезд не есть нора…
– Его оридонцы построили… давно, – пожал плечами Эк.
Лугт открыл рот от изумления и замер, не в силах справиться с беспомощностью перед столь гигантской ложью.
– Не так это, – выдавил он.
– Так все, – сказал Эк, – в лиамигах, письменах оридонских есть об этом. А посему я с вами говорить далее не буду. Дики вы. Я, хотя и воин, но при Кине много прозрел.
– Какая в том разница нам, кто да что построил, кто да что устроил, – вставил свое слово Дигальт. – Не значимо это сейчас…
– Значимо! – взревел вдруг Лугт и ударил по столу так, что он хрустнул своими заиндевелыми от холода деревянными
