ожидали такого подвоха. Так или иначе, но божественных существ можно отогнать с помощью этих веществ: ибо они вызывали у фамильяров удушье, чесотку, паралич, даже смерть…
– Что-то типа аллергии? – спрашивает Питри.
Шара замирает, понимая, что Питри сейчас сказал то, что сайпурские историки уже годы как пытаются сформулировать.
– Да. Именно так.
– А что, у Урава аллергия… на все эти элементы?
– Понятия не имею. Но это вещества, которые всегда были не по нраву божественным существам. Надеюсь, – и она бросает в котел немного полыни, – что хотя бы пара из них подействует. Чем шире спектр, тем больше шансов на удачу, да.
Сигруд и полицейские капитана Незрева заканчивают приготовления: они перекинули веревку через мост и закрепили петлю узлом. Теперь Шара ясно видит, что Сигруд – моряк: узлы у него вяжутся мгновенно, вот он вскидывает бухты канатов на плечи, карабкается по мосту, словно у него на пальцах ног кошки. Он сбрасывает три корабельных каната с моста – они гулко обрушиваются на лед. Оставшийся конец буксирного каната, что-то около сотни футов длиной, он тоже сбрасывает на лед. Урав пока не обращает никакого внимания на их усилия, предпочитая разорять доки, находящиеся где-то в миле вниз по течению: видимо, надеется отыскать неосторожного глупца, пренебрегшего приказом об эвакуации.
Сигруд подходит к завернутому в провощенную парусину оружию. Поднимает гарпун с иззубренным наконечником толщиной в руку Шары. На конце у того железное кольцо – здоровенное, для невероятно толстой веревки. «Что же это за рыба, – мелькает в голове у Шары, – что на нее нужно ходить с таким гарпуном?» Сигруд пробует оружие на изгиб, удовлетворенно кивает, опускается на колени и проводит пальцем вдоль лезвия алебарды.
– Хорошая сталь, – замечает он. – И ковка хорошая.
– И ты не сомневаешься в правильности избранного пути? – спрашивает Шара.
– Мы такое и раньше делали, – отвечает Сигруд. – Никакой разницы не вижу.
– Это тебе не
– Тьфу, – презрительно морщится Сигруд. – Тоже мне чудище.
– Ну ладно. Но это и не
– А дальше ты скажешь – это тебе не дракон!
– Разве то был дракон? Так, дракончик! – И Шара разводит руки на три фута. – И потом, дракона добила я.
– Вот именно – добила. А бил – я, – отфыркивается Сигруд.
– Ты как-то несерьезно ко всему относишься. Мы, конечно, много чего интересного в жизни повидали, но вот это вот, – и она тычет пальцем в мерзлую реку, – это, считай, живое Божество. Такого мир уже много десятилетий не видывал!
Он пожимает плечами:
– Я же сказал, – вздыхает он. – Это тварь из воды. А там, в глубине, твари из воды все очень похожи. Неважно, кто их создал и откуда они взялись. Они похожи.
– И ты настолько уверен в себе, что действительно хочешь попытаться убить эту тварь в одиночку?
– Чем больше времени проводишь в море, – объясняет Сигруд, – тем больше учишься. Чем больше ты знаешь, тем больше понимаешь, что любые помощники только мешают.
И он сбрасывает свое пальто, рубашку, бриджи, оставаясь в обтягивающем и по-старомодному длинном нижнем белье. Под кожей у него перекатываются мускулы, бугрятся на плечах, спине и шее, но Сигруд не производит впечатления горы мышц, напротив, в облике его есть что-то волчье, какая-то узнаваемая худоба хищника, который сжигает больше энергии, добывая пищу, чем получает, питаясь.
– Убивать надо один на один – вот что я скажу.
– Иногда я… клянусь, иногда я так устаю от твоего позерства! – восклицает Шара.
Сигруд вскидывает на нее потерянный и немного тревожный взгляд.
– Нет, ты, конечно, можешь думать, что эта твоя комическая лаконичность – добродетель, но для меня – нет, это никакая не добродетель! Это ни для кого, кто ценит твою жизнь, – не добродетель! Пусть ты сам свою жизнь не ценишь – ну и что! Так и знай! – И она с непритворным испугом смотрит на него. – Я не прошу тебя так поступать. Ты ведь знаешь? Я бы никогда тебя о таком не попросила.
– Я знаю, – говорит он.
– Тогда почему?
Он молчит – думает.
– Почему? – спрашивает она снова.
– Потому что это все, что я умею делать, – говорит он, пожимая плечами. – И умею делать хорошо. Сегодня я смогу спасти много жизней. А рисковать буду – только своей.
Шара молчит.
