Послание из тьмы

– Через минуту после того, как я оказался на площадке, он тоже меня заметил. Резко обернулся, и я увидел его лицо – лицо совершеннейшего юнца, небольшой нос, жидкие усишки, безвольный подбородок. Он смотрел через плечо; мы застыли на мгновение, разглядывая друг друга. И вдруг он вспомнил о своем предназначении: обернулся, вытянулся, сделал лицо пострашнее и протянул ко мне руки, как положено привидению. Затем раззявил рот и испустил слабое, протяжное «Бу-у-у», совершенно не внушающее страха. Еще бы: я только что поужинал, выпил бутылку шампанского, а так как находился в одиночестве – то еще два или три, а может, четыре или пять бокалов виски… В общем, я был непоколебим как скала и напуган не более, чем если бы на меня напала лягушка. «“Бу”! – сказал я. – Глупости какие! Тебе здесь не место. Что ты тут делаешь?» Я увидел, как он вздрогнул. «Бу-у-у», – снова сказал он. «К дьяволу твое “Бу”! Ты что, член этого клуба? – спросил я и, чтобы показать, что в грош его не ставлю, прошел прямо сквозь него и зажег свечу. – Так ты состоишь в клубе или нет?» – повторил я, искоса глядя на него. Он немного отодвинулся, чтобы не задевать меня, и как-то поник. А потом сказал, отвечая моему требовательному взгляду: «Нет. Я не член клуба, я призрак». Я заметил: «Ну, это не дает тебе права бродить по коридорам. Тебе что, здесь назначена встреча или что-то в этом роде?» Как можно увереннее, чтобы он не решил, будто я боюсь, а не просто выпил лишнего, я сумел зажечь свечу и повернулся к нему с вопросом: «Так что ты тут делаешь?» Он опустил руки и застыл, смущенный и неловкий, дух слабого, глупого, безвольного юнца. «Я являюсь», – ответил он. «Нечего тебе сюда являться». – «Я же призрак», – сказал он, как бы защищаясь. «Может, и так, но у тебя нет никакого права здесь появляться. Это приличный частный клуб, у нас есть помещения для семейных, люди часто останавливаются здесь с детьми и няньками. И, судя по твоему безрассудному поведению, кто-то из малышей легко может натолкнуться на тебя и напугаться до смерти. Я полагаю, об этом ты не подумал?» – «Нет, сэр». – «А стоило бы. У тебя нет никаких прав на этот дом. Тебя же не убили здесь?» – «Нет, сэр, но я подумал, что дом такой старый, и панели здесь дубовые…» – «Это не оправдание, – ответил я твердо. – Ты совершил ошибку, появившись здесь. – Это я произнес уже снисходительнее. Затем сделал вид, будто ищу спички, и посмотрел ему в глаза. – На твоем месте я исчез бы прямо сейчас, не дожидаясь рассвета». Он смутился. «Дело в том, сэр…» – начал он. «Лично я – исчез бы», – настаивал я. «Дело в том, сэр, что – как бы это сказать? – я не могу». – «Не можешь?» – «Нет, сэр. Я что-то забыл. Я слонялся здесь с прошлой полуночи, прятался в пустых шкафах и спальнях. Не пойму, что со мной. Я никогда до этого не являлся, и от такой неудачи совсем впал в отчаяние». – «Впал в отчаяние?» – «Да, сэр. Я несколько раз пробовал. Но ничего не вышло. Я забыл какую-то мелочь и не могу вернуться». Вы знаете, я был сбит с толку. Он выглядел таким несчастным, что я, как ни старался, не мог сохранять в разговоре с ним тот же высокомерный тон. «Странное дело, – сказал я ему, и тут же услышал, будто внизу кто-то ходит. – Пойдем-ка ко мне в комнату, там обо всем и поговорим». Тут я попытался взять его за руку и понял, что совершил ошибку, – с таким же успехом я мог бы ухватиться за струйку дыма! Я забыл, в какой комнате остановился, так что обошел их одну за другой, радуясь, что кроме меня здесь больше нет постояльцев, пока не обнаружил свои вещи. «Вот мы и дома, – сказал я ему, усаживаясь в кресло. – Расскажи мне все как есть. Мне кажется, ты попал в крайне неловкое положение, старина». Ну, садиться он отказался. Объявил, что предпочитает летать по комнате туда-сюда, если я не против. Так он и делал, пока мы вели с ним долгий серьезный разговор. К тому времени и виски, и содовая из меня испарились и я начал понимать, в какую странную и неприятную переделку угодил. Он был передо мной – полупрозрачный, как и полагалось настоящему призраку, и совершенно неслышный, пока не разговаривал, – и кружил по уютной, чистой, обитой ситцем старинной спальне. Вы могли бы увидеть сквозь него, как блестят медные подсвечники, как свет играет на латунной каминной решетке, на рамках гравюр, что были развешаны по стенам, – и все это время он вел рассказ о своей нескладной короткой жизни, с которой так недавно расстался. Лицо его не казалось особенно честным, понимаете ли, но его было видно насквозь, так что врать он просто не мог.

– То есть? – спросил Виш, внезапно выпрямившись на стуле.

– Что? – спросил Клейтон.

– Было видно насквозь? Не мог врать? Не вижу связи, – сказал Виш.

– Я тоже ее не вижу, – сказал Клейтон с непередаваемым выражением. – Но тем не менее она существует, уверяю вас. Я абсолютно уверен, что он ни на дюйм не отклонился от истины. Он рассказал мне, где и каким образом умер – в лондонском доме, когда спустился в подвал со свечой, чтобы отыскать утечку газа, – и поведал, что, когда это произошло, подвизался учителем английского языка в частной школе.

– Бедный глупец, – посочувствовал я.

– Вот и я так подумал, и, пока он говорил, моя уверенность только крепла. У него как не было цели при жизни, так не появилось и после смерти. Он рассказывал об отце и матери и о своем учителе – обо всех, кто когда-либо имел для него значение в этом мире. Он был слишком ранимым, слишком нервным; по его словам, никто его не понимал и не ценил должным образом. У него никогда не было настоящего друга – думаю, что и настоящего успеха он тоже не знал. Спорта он чуждался, экзамены то и дело проваливал. «Бывают такие люди, – говорил он. – Едва я приходил на экзамен, у меня все из головы вылетало». Разумеется, он был помолвлен – с такой же чувствительной особой, как и он сам, полагаю, – когда взрыв газа подвел итог его земному существованию и избавил от необходимости жениться. «И куда же ты попал? – спросил я. – Не в…» Тут он вовсе ничего объяснить не мог. По моему впечатлению, он завис в каком-то неопределенном, промежуточном состоянии, специально созданном для душ незначительных, которые за всю жизнь не совершали добра, но и не грешили. Не знаю. Он был слишком сосредоточен на себе одном и слишком невнимателен, чтобы дать мне четкое представление о том месте, той стране, что лежит по Другую Сторону Бытия. Он присоединился к сонму подобных ему душ: призраки худосочных юнцов-кокни обращались друг к другу на «ты», толковали большей частью о том, в каких местах являлись, и тому подобных вещах. Да, так оно у них и называлось: «являться»! Они думали, что это невесть какое приключение, но большинство из них попросту трусили ввязываться в такое. И настолько, вы знаете, его накрутили, что он взял и явился.

– Действительно! – сказал Виш.

– Такое у меня сложилось впечатление, – без затей пояснил Клейтон. – Возможно, я отнесся к его рассказу не слишком критически, но именно так он описал себя. Он продолжал сновать туда-сюда и болтать своим высоким голосом все сплошь о себе несчастном, так ни разу, до самого конца, и не сказав ничего определенного. Он сделался еще тщедушнее, и глупее, и бессмысленнее того человека, которым когда-то был. Но будь он жив, понимаете ли, он никак не смог бы попасть в мою спальню. Я бы его попросту выгнал.