– Куда же ты босиком, по каменному полу-то! – Сунув подушку уже собравшейся меня поколотить девушке, я подхватил ее на руки и… застыл, услышав характерный хлопок входной двери. По спине ощутимо продрал мороз, и я медленно, очень медленно обернулся, как был, с Аленой на руках. – Кажется, это становится традицией.
– Какие нынче резвые мертвяки пошли, – с расстановкой произнесла Марфа Васильевна, окинув взглядом нашу композицию.
Честно говоря, покраснели мы с ее дочкой одновременно. И было отчего. Если на девушке хоть халат накинут, то я-то убегал от нее вообще в одних трусах. А учитывая, что во время забега пояс халата где-то потерялся… и Алена у меня на руках, мм, картинка выходит довольно фривольной и, прямо скажем, очень компрометирующей. Куда уж дальше?
– Ну, слухи о моей смерти сильно преувеличены, – пробормотал я, пока Алена пыталась изобразить невинность, прикрываясь многострадальной подушкой, из которой вот-вот перья полезут, с такой силой она ее сдавила.
– Вижу, – кивнула мама Алены. Черт, а с папой было как-то проще… или так только кажется, потому что в тот раз я был одет?
– А…
– Стоп. – Марфа Васильевна, очевидно поняв, что конструктивная беседа сейчас явно не сложится, подняла руку. – Поднялись наверх, оделись, спустились вниз, за ужином поговорим.
От тона приказа тело само собой развернулось на сто восемьдесят градусов, и ноги понесли на лестницу. Алена попыталась спрыгнуть с моих рук, но я не отпустил, чем, кажется, заслужил пару очков в глазах ее матери.
Одевались мы быстро и молча. Уж не знаю, что там думала моя девушка, а я, пока приводил себя в должный вид, пришел к выводу, что каким бы ни был результат грядущих переговоров, Алену я не оставлю. Хоть выкраду, как в свое время ее отец поступил с юной Марфой, родители которой в упор не желали видеть в любимом их дочери достойного зятя.
На кухню мы вошли, держась за руки… и не поднимая взгляда на грохочущую кастрюлями-сковородками Марфу Васильевну. Но, не почувствовав от нее явного негатива, я все же взял себя в руки и принялся помогать со сборами ужина. А там и Алена подключилась. Ее матушка несколько секунд понаблюдала за нашим мельтешением и, чему-то усмехнувшись, взяла командование в свои руки. Дело заспорилось, и через полчаса мы уже сидели за столом и молча наворачивали разогретые Марфой Васильевной щи. И если честно, то молчали не столько от смущения, сколько от неожиданно напавшего дикого жора. По крайней мере, я точно.
Посмотрев, с какой скоростью опустошается мною тарелка со щами, матушка Алены покачала головой:
– Что же ты, дочка, молодца так заездила, а? Все соки из него выпила и не покормила. Не стыдно? Этак он у тебя и до свадьбы не доживет. Не сотрется, так с голоду помрет, – пропела она, вгоняя нас с Аленой в краску.
– Да нам как бы не до того было, – промямлил я, тут же получив под столом ощутимый удар в голень. Больно!
– Эх, молодо-зелено, – покачала головой Марфа Васильевна, делая вид, что не заметила ни дернувшейся дочери, ни моего шипения. Улыбнулась чуть снисходительно и, взглянув на меня, кивнула: – Ладно. Сами разберетесь, да научитесь, а где не разберетесь, мы с отцом подскажем… от души, до полного вразумления да просветления… Ну, да об этом и позже поговорить можно будет, а пока рассказывай, зятек, как тебя теперь звать-величать, да как ты до жизни такой дошел.
И я рассказал. Без особых подробностей, но и без вранья. И кажется, теперь я знаю, откуда у Алены ее умение слушать. Марфа Васильевна не перебивала и не переспрашивала, позволяя мне вести рассказ так, как я сочту нужным, и лишь когда я умолк, она стала задавать вопросы, при этом ни словом, ни намеком не выдав желания разузнать то, о чем я специально умалчивал во время рассказа.
– Я не буду говорить, что ты сделал глупость, разыграв свою смерть, – тихо заговорила Марфа Васильевна. – Понимаю, что без знания всех подробностей дела правильно оценить этот шаг просто невозможно. И все-таки мне кажется, что тебе следовало подождать один год и отказаться от опекунства Завидича. Не стали бы родовитые за тобой всю жизнь гоняться?
– Не стали бы, – согласился я. – Просто убили бы, как только поняли, что сотрудничать с ними я не собираюсь. Хотя бы для того, чтобы не достался другим, со всеми своими знаниями и разработками. А лавировать всю жизнь меж интересов именитых – не по мне. Это не жизнь, а сплошное бегство. То от одних, то от других. Об опасности, которой я подверг бы в этом случае близких, и вовсе можно промолчать. Ведь что может быть проще? Надавить угрозой жизни родным, и все.
– Может быть… – кивнула мать Алены. – И что ты теперь намерен делать?
– Жить, работать, – пожал я плечами. – Планирую заняться перевозками в Венде.
– Перевозками? У тебя есть еще один дирижабль?
– Зачем «еще один»? «Мурены» будет вполне достаточно, – ответил я.
– А как же… дирижабль, рухнувший на оружейные склады? – не поняла Марфа Васильевна.
– Это был макет, – признался я. – Слишком много сил я вложил в «Мурену», чтобы уничтожить ее собственными руками.
– Понятно. А почему именно в Венде, а не в конфедерации? На Новгороде-то она не заканчивается… – спросила мать Алены.
– Фронтир. Там проще легализоваться. Да и лишних вопросов никто задавать не будет. Только деньги плати.
– У тебя там есть связи? – приподняла бровь Марфа Васильевна.
– Хорошие знакомые, – поправил я. – И они уже подготовили нужные документы на новое имя. Правда, возраст пришлось немного изменить: все-таки пятнадцать лет для капитана собственного каботажника – это слишком вызывающе.
– Понятно. – Мать Алены покивала. – Значит, тебя можно поздравить с совершеннолетием?
