немедленно встать и бежать куда-то, иначе случится беда. Но куда бежать? Что за беда? Уж не ждет ли ее, в самом-то деле, Хорт в челне на серой осенней реке, под облетевшей ивой, где Травень ждал Веснавку? Если бы еще не стемнело, она и впрямь пошла бы туда. Но теперь все спят, ворота городка закрыты, куда пойдешь в непроглядной хмурой тьме?
– Да что ты вертишься, веретено, жених снится? – пробурчала лежавшая рядом с Младиной на полатях Травушка, которой она мешала спать.
Младина еще раз попыталась успокоиться и закрыла глаза. И, стараясь не двигаться и ровно дышать, мысленно пустилась в путь: во двор, за ворота, вниз по тропке, к реке… Темнота ничуть ей не мешала: она довольно хорошо видела, а еще лучше улавливала запахи, помогавшие определять, где что. Она ясно чувствовала влагу осенней ночи, и так радовавший ее дух палой листвы во много раз усилился. Не чувствуя холода, резво неслась она через темные поля, дрожащие рощицы заросших лядин, так быстро, как будто… у нее четыре ноги! Вдруг, как прозрев, Младина обнаружила себя молодой волчицей. Вот почему она так быстро бежит, вот почему так хорошо видит ночью и чувствует запахи!
Но удивляться было некогда: откуда-то она знала, что надо спешить. Путь ее лежал в незнакомые места, но внутреннее чувство вело ее вперед. Дальше, дальше! Уголком сознания она отмечала, что несется быстрее ветра и преодолевает огромное расстояние, но в душе кипело нетерпение: надо бежать изо всех сил! Иначе будет поздно, иначе случится ужасная беда!
Повеяло запахом реки – гораздо раньше, чем она выскочила на берег и так же быстро промчалась по берегу, пробираясь между ивами и кустарником. Здесь уже пахло человеком – люди здесь бывали довольно часто, это их, человечья, земля.
Под лапами оказалась тропинка, еще яснее указывая на близость жилья. Это уже были ближние угодья чужого рода, где ходят каждый день. Тропинка обогнула овраг и отклонилась от берега.
А потом чуткое ухо волчицы стало различать звуки, так не подходящие к глухой осенней ночи. Где-то впереди раздавались крики, слышались удары по дереву и треск. Потянуло дымом.
Волчица вылетела на пригорок и остановилась, присматриваясь и принюхиваясь.
За пустырем тропа снова поднималась, чтобы влиться в ворота меж столбами-чурами. Ворота стояли распахнутыми, из-за частокола долетали крики, женские вопли, лай собак, лязг железа, удары по дереву. Несло душным дымом – одна соломенная крыша уже горела, остальные, влажные от осенних дождей, еще тлели. Но уже блестел огонь во тьме, позволяя разглядеть мечущихся людей.
Волчица припустила вниз по тропе, к воротам.
В городке шла драка. Чуткий нос волчицы помогал ей хорошо различать дерущихся, даже если те сами во тьме и дыму, освещенном лишь всполохами горящей крыши, больше дымившей, чем светившей, своих от чужих отличали с трудом. Они совсем по-разному пахли: одни – скотиной и домом, а другие – лесом. Одни были одеты в обычные рубахи – теплую одежду поднятые со сна хозяева городка не успели натянуть, – а другие – в кожухи мехом наружу. Лица их закрывали звериные хари, сделанные иногда из шкур, иногда из бересты, а от кого-то разило сажей – вымазался, отчего и стал похож на чудо болотное. Немудрено было и впрямь принять налетчиков за игрецов – вдруг выскочивших из темноты и вломившихся в избы, косматых, черных, воющих.
Все они были вооружены копьями, топорами, луками. Мужики-хозяева отбивались тоже рогатинами и топорами, стараясь не пустить их в дома. Большая драка шла перед просторным хлевом, перед овином, где хранилось в ямах уже обмолоченное зерно. То там, то здесь слышался женский визг.
Словно тень, волчица юркнула в ворота. Прижимаясь к тыну и прячась во тьме, она скользила от избы к избе, выбирая ту единственную, что ей требовалась. Она не знала, которая это изба, но не сомневалась, что учует нужный запах. Вот… кажется, здесь…
Быстро, но скрытно волчица двинулась вдоль стены, мимо поленницы. Перед низкой дверью было светлее, там толкались люди: двое мужиков из хозяйской семьи отбивались от троих или четверых игрецов. Один мужик держал топор, а второй – только длинную жердь; рослый, мощный, длиннорукий, он и этим простым оружием ухитрялся держать нападавших на расстоянии.
Волчица припала к стене под оконцем, втянула ноздрями запахи, струящиеся изнутри. Сильнее всего пахло страхом. Но и тот, нужный ей запах тоже ощущался так сильно, что она знала – ошибки быть не может.
Однако в крошечное оконце волчице было не пролезть. Притаившись за поленницей, слившись с темнотой, она ждала удобного случая. Тот рослый мужик все еще размахивал жердью, но вдруг из темноты вылетел камень и впечатался в его затылок. В ноздри волчице ударил запах свежей крови, по телу пробежала дрожь. Мужик упал, выронив жердь, и тут же трое его противников, которых уже некому было отгонять, набросились все вместе на его брата. Тот упал почти мгновенно, а трое игрецов, перепрыгнув через два тела, устремились в избу.
Оттуда послышались женские крики, детский плач. Гневно закричала старуха, но крик оборвался на полуслове. Женские вопли усилились. Фигура в длинной белой сорочке ожившей березой метнулась из двери, убегая от ловящих ее рук, но почти сразу игрец настиг ее и схватил за плечи. Женщина вырывалась и кричала.
И тогда волчица неслышной темной молнией прыгнула вперед. Без единого звука она пала на спину игреца и вцепилась зубами в шею сзади. Хрустнули шейные позвонки под мощными зубами, пасть наполнилась сладкой горячей кровью, по звериному телу побежала дрожь наслаждения. Игрец молча рухнул наземь, потянул за собой и женщину.
С трудом волчица оторвалась от еще теплого тела – своей законной добычи. Она пришла сюда не за этим. Женщина, наполовину придавленная мертвым телом, кричала и изо всех сил старалась освободиться. Волчицу она даже не сразу заметила. А когда вдруг увидела почти вплотную, на расстоянии локтя от своего лица, оскаленную волчью пасть с темными струйками крови, желтые огоньки звериных глаз, то от изумления задохнулась и умолкла.
