Она застучала кресалом, посыпались искры, запылали тонкие веточки и береста. Посветлело, и Младина испытала громадное облегчение, увидев, что изба пуста – никого, кроме нее и Угляны. О незваных гостях напоминала только валяющаяся метла да сдвинутые лавки и стол.
– Что ты сделала?
– И-и… не зна-аю, – всхлипывала Младина, утираясь подолом сорочки. – Откуда они?
– Из Ящеровой задницы! – в сердцах ответила Угляна. – Не отвязались сестры мои любезные! Видать, всей сворой колдовали, подходы к нам искали. Мстят за Ру… ну, за ту, которую ты там в лесу уложила. – Она не стала называть умершую по имени. – Пробрались все-таки. Целой ратью навалились!
После того случая они приняли меры: уложили вокруг избы веревку кольцом, с наговоренными узлами, а в узлы завязали обережные травы. Защита помогла, и злобным бабам понадобилось немало времени, чтобы найти способ прорваться. Похоже, всех мертвецов своего рода пригнали!
– Как же ты их… – заикнулась Угляна, но замолчала.
– Не знаю. Это не я…
Младина уже не удивлялась тому чувству, что в ней порой просыпается иное существо и делает ее руками такие вещи, которых она сама никогда бы не сумела.
До утра они не спали, но постепенно, выпив отвара сон-травы, успокоились. При свете дня все это уже казалось жутким сном, но обе знали: это правда. За день они выложили вокруг избы еще два защитных кольца, разожгли девять костерков, бросили в огонь защитные травы. В урочное время легли спать, но заснуть удавалось с трудом и ненадолго.
Однако ночь прошла спокойно. Но и на другой день Младина с тоской думала, как тяжело будет пережить зиму, если нечто подобное станет повторяться. Ох, нелегка жизнь волхва! А впереди еще Коляда, дно года, время наивысшего торжества Нави…
И когда уже в сумерках в дверь вдруг постучали, Младина уронила горшок и облилась холодным потом. Негромкий стук, казалось, потряс всю избу до самого конька на крыше.
Они с Угляной взглянули друг на друга, и в глазах волхвиты тоже отражался страх. Призраки не стучат, но ей вспомнился Паморок: не раз он вот так же приходил темными ночами. Угляна знала, что он никогда больше не придет, и тем не менее к двери двинулась легким неслышным шагом, словно боялась выдать ночному гостю свое присутствие.
– Кто там такой? – негромко окликнула она.
– Угляна, это я, Одинец! – послышался глухой голос.
Узнав его, волхвита перевела дух и подняла засов. Пригнувшись, в избу вошел человек в волчьем кожухе мехом наружу и сел на ближнюю лавку у самой двери. Он снял шапку, и Младина тоже узнала это лицо – со следами прежней красоты, скрывшейся под многочисленными шрамами на огрубевшей, обветренной коже. Борода у Одинца росла клоками и была совсем короткой.
– Велес в помощь! – Он кивнул. – Как у вас?
Одинец всегда говорил отрывисто, будто зверь, наученный человеческой речи. Младина обрадовалась гостю так сильно, как и сама не ожидала: было таким облегчением ощутить себя под защитой мужчины, пусть ненадолго.
– Да вроде все слава чурам. – Угляна кивнула в ответ. – Голодный?
– Нет. – Одинец мотнул головой. – Вот, принес вам.
Он вынул из-за спины связку дичи – пара глухарей, заяц – и положил на лавку. Младина подошла убрать принесенное.
– Все у вас тихо? – спросил он. – Не слышали ничего?
– Что такое? – Угляна присела рядом, сложив руки на коленях и внимательно глядя на гостя. – Где-то что-то случилось?
Одинца всегда тянуло к ней – много лет прожив «отреченным волком», он не совсем истребил в себе влечение к дому, воплощенному в женщине, – но, зная, что этот путь ему заказан, нарочно старался приходить к ней как можно реже. За исключением тех случаев, когда думал, что волхвита нуждается в помощи и защите.
Младина остановилась посреди избы, обернулась с дичью в руках и тоже напряженно ждала ответа.
– Худые вести. – Одинец мял в руках шапку, глядя в пол, словно в чем-то виноват, но смущался лишь потому, что отвык от людей. – Разорили… извели…
– Кого? – Младина нетерпеливо шагнула к нему.
– Родичей… твоих…
У Младины оборвалось сердце. Теперь она поняла, что на самом деле значит «помертветь». Казалось, голова сейчас лопнет от прилива крови, зато все жилы в теле разом остыли, мышцы онемели. Вспомнились недавние мертвецы…
Но ведь она не узнала ни одного лица!
Но Одинец смотрел не на нее, а на Угляну.
– Каких еще родичей? – дрогнувшим голосом уточнила волхвита. – Чьих?
– Да твоих. Бывших. Глуховичей.
Его слова дошли до сознания Младины, и она начала дышать. Даже сделала шаг, чтобы лучше разбирать тихую и маловнятную речь «волка». Только голова еще кипела, во лбу ощущалась резкая боль.
– Что случилось? – Угляна схватила его за руку, надеясь подтолкнуть боязливую речь. – Говори толком!
